Царский полицейский и новая власть. (12 фото)

По материалам С.Смирнова.

15 апреля 2011 года прокурор Нижегородской области подписал официальное заключение о реабилитации гр. Вуколова Константина Ивановича, 1870 г.р., жителя с. Вад Вадской волости Арзамасского уезда Нижегородской губернии, бывшего полицейского исправника, осужденного к расстрелу в 1924 г.
Изучив архивные документы, эксперты прокуратуры пришли к выводу, что "осуждение Вуколова следует расценивать как политическую репрессию - меру принуждения в виде лишения жизни, примененную по политическим мотивам". В соответствии с Федеральным законом "О реабилитации жертв политических репрессий" Вуколов Константин Иванович реабилитирован.

А далекой весной 1924 года в Сормове прошел открытый процесс, многим показавшийся странным. Спустя несколько лет после революции и гражданской войны судили экс-главу уездной полиции.
Выездной сессией Нижегородского губернского суда по уголовно-судебному отделению от 25 - 27 мая 1924 года бывший полицейский исправник Вуколов был приговорен к расстрелу.

Вскоре после суда уполномоченный по Сормовскому уезду Вашунин доносил начальнику секретно-оперативной части губотдела ОГПУ: "Настроение рабочих завода "Красное Сормово", а также и масс г. Сормово по поводу вынесенного приговора над Вуколовым подвергнуть его высшей мере наказания - расстрелу - скверное".
В беседах с рабочими и методами негласной агентурной работы удалось выяснить, что подавляющее большинство сормовского пролетариата сочло приговор неправильным.
В качестве причин назывались давность событий, искупление Вуколовым вины службой в Красной армии, его лояльность советской власти. Рабочим бросалось в глаза и явное несоответствие меры наказания звучавшим на суде фактам.

Группа чинов полиции, в верхнем ряду в центре - околоточный надзиратель 1-й Кремлевской части Вуколов.

На допросе у следователя Вуколов показал, что начальное образование получил дома и в 12 лет был послан родителями в Нижний на заработки.
В поисках лучшей доли крестьянский сын трудился сперва в чайном трактире, получая рубль с полтиной в месяц на всем готовом, затем рассыльным в канцелярии инженера путей сообщения Янковского и, наконец, багажным приказчиком в пароходстве Кашиной.
Оттуда его призвали в армию. Вуколов служил писарем и за четыре года выработал так пригодившееся впоследствии самодисциплину, умение четко выразить мысль и каллиграфический, похожий на бисер, почерк. В запас выбыл в звании зауряд-чиновника военного времени.
Оказавшись в 1896 году на гражданке, Константин поступил в Нижегородское полицейской управление околоточным надзирателем. Шесть лет охранял он правопорядок в 1-й Кремлевской части, Канавине и Гордеевке.
В формулярном списке о службе зафиксированы многочисленные благодарности начальства, которыми он был отмечен то за поимку воров, то за успешный поиск похищенного у горожан добра.
Службу совмещал с упорным самообразованием. Успешная сдача экзаменов в педагогическом совете губернской мужской гимназии позволила молодому полицейскому получить не только первый классный чин в Табели о рангах, но и должность помощника станового пристава.

К.И. Вуколов, коллежский асессор, начальник уездной полиции.

В 1904 году Константина Вуколова командировали в Кострому. Там он получил очередной чин губернского секретаря и должность пристава 2-й части губернского города.
Служба спорилась и здесь. В личном деле появилась еще одна благодарность - за скорый розыск матерого уголовника и убийцы. Другим признанием заслуг стало назначение Вуколова в октябре 1905 года помощником полицмейстера. Последовало и награждение первым царским орденом, Святого Станислава 3-й степени.
Но вскоре Вуколова отозвали на родину. В Нижнем в конце 1905 года было неспокойно. Едва угасли кровавые мятежи в Сормове и Канавине, унесшие десятки жизней.
Беспорядки парализовали промышленность и ее флагман - крупнейший завод акционерного общества "Сормово". Дирекция остановила производство и распустила персонал по домам. В рабочем районе воцарилось безделье, расцвели пьянство и преступность.
В этой обстановке приставом села Сормово, а затем и исправником всего Балахнинского уезда назначили губернского секретаря Константина Вуколова, так блестяще проявившего себя в Костроме. В считанные месяцы новый глава уездной полиции навел в округе должный порядок.

На следствии весной 1924 года бывший исправник отрицал репрессии против революционеров как основу своей деятельности на посту начальника уездной полиции. В заявлении судебному следователю Вуколов писал:
"В Сормово я был назначен в январе 1906 года губернатором Фредериксом. К тому времени революционное движение сошло на нет и войска были отозваны. Осталась только сотня донских казаков да войсковая часть для наружной службы.
Активные участники ревдвижения большей частью выехали из Сормова, а некоторые были задержаны чинами нижегородской жандармерии и охранного отделения. Это подтвердила и ликвидация дела о вооруженном восстании, которое было начато судебным следователем Нижегородского окружного суда. К делу о мятеже привлекли до 30 человек.
В разгар революционных событий Сормовский завод был закрыт и до 30 000 рабочих получили расчет. Под напором нужды многие примкнули к воровским и хулиганским группам, вовлекались в уголовные преступления и пьянство. В сормовский район стекались и люди с уголовным прошлым, главным образом из Нижнего Новгорода. Стали совершаться грабежи, пьяные дебоши, увечья.
На руках у хулиганов оказалось много оружия, оставшегося от революционного периода 1905 года. По ночам и даже днем слышались беспорядочная оружейная стрельба и пение похабных песен, происходили драки и скандалы, так что мирный трудовой народ должен был прятаться по домам. Администрация Сормовских заводов пребывала в растерянности".

Чины нижегородской полиции с губернатором Виктором Борзенко, 1914 г. Слева направо: сидит первый - полицмейстер А.Л. Комендантов, стоят, 1 - начальник сыскного отделения В.И. Вознесенский, 4 - ярмарочный пристав А.В. Богородский.

Громкую известность приобрела шайка во главе с неким Алексеем Спиридоновым, состоящая из членов разгромленной боевой группы РСДРП(б). Отлично вооруженные, боевики совершили целую серию дерзких грабежей и убийств в Нижегородской и Владимирской губерниях.
Группа Спиридонова была захвачена в начале весны, при подготовке ею вооруженного налета на Московско-Нижегородскую железную дорогу. Руководил операцией уездный исправник. На следствии Вуколов вспоминал, что бандиты открыли стрельбу, ранили полицейского. В перестрелке погиб один из налетчиков.
Как сообщил подследственный Вуколов, борьба с уголовщиной продолжалось четыре-пять месяцев. Было отобрано 700 единиц холодного оружия, десятки револьверов и ружей, в основном, у воров и хулиганов.
Судебные дела за хранение оружия населением не возбуждались, составлялись лишь акты в соответствии с режимом чрезвычайной охраны, объявленным властями в Нижнем и двух прилегающих уездах.
Обычной карой правонарушителям был административный арест от 1 дня до 3 месяцев и штрафы от 1 до 300 рублей. Высшая мера наказания применялась лишь к пускавшим оружие в ход и взятых с поличным.

Последующие годы были мирными. До 1917 года, писал Константин Вуколов начальнику губотдела ОГПУ Запольскому, массовых беспорядков не было. Производились по поручениям властей отдельные обыски и аресты, но без серьезных последствий.
"По предложениям жандармского управления и охранного отделения в 1906 и 1907 годах направлялись наряды полиции для задержания участников политических сходок, с указанием места и фамилии руководителей, обычно приезжавших из Нижнего Новгорода. Таких поручений было пять или шесть.
Было задержано 13 человек, в том числе женщина, которая держала себя вызывающе к наряду полиции, всячески оскорбляла (полицейских) разной бранью, а одному казаку даже плюнула в лицо. Ее примеру последовали другие задержанные, более молодые и неуравновешенные. Но озлобление среди казаков сдерживалось моим присутствием".
В формулярный список о службе исправника Вуковлова одна за другой ложатся свежие записи. 1910 года - "за энергичные и самоотверженные труды при розыске и задержании лиц, совершивших сооруженное ограбление, премирован губернатором в сумме 90 рублей".
Ноябрь того же года - произведен в титулярные советники. Год 1911 - приказом губернатора А.Н. Хвостова объявлена благодарность за улучшение постановки полицейского дела в уезде.
Февраль 1912 г. - благодарность губернского правления за энергичные действия по взысканию недоимки по налогам с братьев Каган в Сормове.
Январь 1914 - благодарность "за отличную распорядительность и энергию, проявленные в деле задержания главаря сормовской разбойничьей шайки Матвеева".
В мае 1913 года Нижний Новгород стал одним из центров торжеств по случаю 300-летия Дома Романовых. Часть "царского маршрута" от Нижнего до границ Костромской губернии проходила по правому берегу Волги. В том числе и мимо Сормова.
Заведовал всей местной охраной балахнинский исправник. За образцовый порядок Константин Вуколов был удостоен монаршего благоволения и пожалован золотыми часами с государственным гербом.

Капитан Александр Анисов, до 1917 г. - офицер конно-полицейской стражи, в период Временного правительство - помощник начальника милиции Н. Новгорода, в 1917-1918 гг. - начальник нижегородской советской милиции.

Февральский переворот и отречение царя стали для слуг государства шоком. Местные газеты с радостью сообщали о взятии под стражу губернатора А.Ф. Гирса, начальника ГЖУ И. П. Мазурина, полицмейстера Л. Г. Цицерошина, прокурора Н. П. Чернявского. "Нижегородский листок" в заметке "К аресту исправника Вуколова" писал, что в Балахну командированы шесть юнкеров учебного батальона под началом юнкера Немечек и в сопровождении члена РСДРП из Сормова Охотникова.
Сообщалось, что Вуколов сам разоружил полицейских стражников, передав оружие воинскому начальнику, и без сопротивления сдался юнкерам. Вечером 5 марта его под конвоем доставили в Нижний Новгород, изолировав в зданиях Городской думы, а затем земской управы.
Узника выпустили на свободу в мае. Допросы следственной комиссии при губисполкоме дали нулевой результат, никаких преступлений за Вуколовым не было.
Полицейских отправляли на фронт - шла тяжелейшая война с Германией. Так бывший исправник стал заведующим хозчастью санитарного поезда № 161, который после революции под номером 508 был приписан к штабу Первой конной красной армии. Служба у Буденного продолжалась до 1922 года, после чего Константин Иванович вернулся на родину, в село Вад.

Сотрудники уголовного розыска, 1920-е годы, сидит третий слева - Антон Лелапш, красный латыш, в недалеком прошлом видный деятель губернской чека.

Но, видно, не суждено ему было провести остаток жизни в кругу семьи и заботах сельского труженика. 25 июня 1923 года уполномоченный 2-го отделения секретно-оперативной части Нижгуботдела ГПУ Ермолаев вынес постановление о возбуждении уголовного дела по статье 67 УК РСФСР в отношении Вуколова К.И., проживавшего в селе Вад Арзамасского уезда.
Основание - агентурный материал и переписка об арестованном. Постановление подписали начальник отделения Привалов, начальник СОЧ Овощников и начальник Губ.ОГПУ Запольский. Арест двумя днями ранее произвел начальник 3-го района уездной милиции.
Участник боев на баррикадах в 1905 году Курышов показал, что после подавления декабрьского мятежа в Сормове действовала группа РСДРП Спиридонова, которую выслеживал Вуколов.
Свидетель Ануфриев сообщил, что знает Вуколова с 1906 года и помнит, что тот проводил розыск неблагонадежного элемента и его аресты, а в апреле 1907 года организовал облаву и несколько высылок эсеров и социал-демократов в Архангельскую губернию.

Нижегородские власти в период становления трибуналов. Сидят слева направо: Акимов, Сибиряков, Хахарев (секретарь Губчека), Левит, Романов, Кузнецов, Карклин, Самохвалов (комиссар печати), Воробьев (председатель Губчека).

Выездная сессия Нижегородского губернского суда в составе председателя Морковкина, народных заседателей Беляева и Безрукова при секретаре Боржо, с участием помощника прокурора Нефедова, общественного обвинителя М.Д. Царева и члена коллегии защитников Лалетина, заслушала дело № 1085-24.
Заседания проходили с 25 по 28 мая 1924 года открыто и гласно. Выполнив необходимые формальности, суд квалифицировал службу Вуколова статей 67 УК РСФСР - "Активные действия и борьба против рабочего класса при царском строе".
А наказание определил по ст. 58 - "Организация в контрреволюционных целях вооруженных восстаний или вторжения на советскую территорию вооружкнных банд". Приговор гласил: "Вуколова К.И. подвергнуть высшей мере наказания - расстрелять с конфискацией всего имущества".
Спустя два месяца кассационная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР в составе Галкина, Рогинского и Глузмана, заслушав доклад Рогинского, постановила: "За отсутствием кассационных поводов приговор оставить в силе".
В деле имеется справка секретной части общего отдела Нижгубсуда об исполнении приговора, последовавшем 31 июля 1924 года "вне черты г. Нижнего Новгорода".
Так закончилась жизнь и карьера К. И. Вуколова, коллежского асессора, начальника уездной полиции, кавалера орденов Святого Станислава, Святой Анны и Святого Владимира.

Виктор Корытов - начальник Нижегородского Управления рабоче-крестьянской милиции в период сталинских чисток. Репрессирован в 1938 году.

(публикуется с сокращениями)

90 лет назад, во время Февральской революции, первыми ее жертвами стали полицейские. По сути, «освобожденные» граждане России мстили «фараонам» за долгие годы унижений и вымогательств. К мздоимству же полицейских подталкивало не только маленькое жалованье, но и неограниченные полномочия. Поскольку полиция в России отвечала за все - от призыва в армию до сбора всех видов податей. И надзирала абсолютно за всем: начиная с качества товаров и заканчивая чистотой улиц.

Сумбур вместо полиции

Принято считать, что полиция в европейском понимании этого слова появилась в России во времена Петра I. Обе столицы империи десятилетиями спорили, где именно в начале XVIII века на смену прежним городским стражникам пришли полицейские нового типа. Однако спор этот не имел смысла. Царь-реформатор, не доверяя дедовским институтам исполнительной власти, повсеместно назначал военные команды для надзора за соблюдением порядка и исполнением царских указов.

Как только возникала острая необходимость в улучшении каких-либо сторон городской или провинциальной жизни, скорый на решения Петр I немедленно поручал исполнение нововведения или как минимум контроль за исполнением полицейским чинам.
Так, в Санкт-Петербурге Петр Великий вменил в обязанность полиции заботу об освещении улиц по ночам. Поэтому в штате столичной полицейской команды появились и долгое время оставались фонарщики.

Собственно, именно так были заложены главные традиции русской полиции: ее ряды пополняли откомандированные и изгнанные из армии офицеры, а зоной ответственности стало исполнение всех законов, так что со временем полицейские стали надзирать абсолютно за всеми сторонами жизни подданных Российской империи. Как писал в XIX веке один из полицейских чинов, даже контроль за своевременностью и правильностью ловли пиявок лежал на плечах полиции.

Однако постоянное расширение обязанностей полиции влекло за собой естественные организационные проблемы. Ведь стоящий день-деньской на перекрестке городовой не мог заниматься надзором за техническим состоянием речных барок или контролировать качество медикаментов в аптеках. А полиция в губернских или уездных городах не могла постоянно отвлекаться на подавление возникавших крестьянских бунтов. Поэтому в качестве временной меры создавались новые полицейские структуры, которые временно же подчинялись не МВД, а каким-либо иным органам власти.

В результате к началу XX века была создана сложная и запутанная полицейская структура. К примеру, во многих губерниях параллельно с низовыми сельскими полицейскими чинами (урядниками, состоявшими на службе у государства) действовали полицейские стражники, получавшие жалованье от уездных властей и подчинявшиеся только им. В 1907 году бывший директор департамента полиции А.Лопухин констатировал:
«Полиция в России делится на общую и жандармскую, наружную и политическую, конную и пешую, городскую и уездную, сыскную, состоящую в нескольких больших городах для розыска по общеуголовным делам, фабричную - на фабриках и заводах, железнодорожную, портовую, речную и горную - на золотых промыслах. Кроме того, существуют: полиция волостная и сельская, полиция мызная, полевая и лесная стража для охраны полей и лесов. По способу организации полиция может быть подразделена на пять типов: военную, гражданскую, смешанную, коммунальную и вотчинную. Военная организация присвоена в России только жандармерии; кроме нее, не будучи полицией, полицейские обязанности несет военная часть в Амурской области, конный полк Амурского казачьего войска.

Гражданское устройство имеет так называемая наружная (в противоположность политической - жандармерии) полиция, кроме принадлежащей к ней земской стражи Царства Польскаго, которая представляет смешанный тип полугражданской, полувоенной организации. Коммунальной полицией, построенной на выборных началах и обслуживающей только свою общину, являются волостная, существующая в прибалтийских губерниях, и сельская полиция - десятские. И наконец, вотчинное начало имеют мызная полиция, а также полевая и лесная стражи» (Здесь и далее особенности стиля документов сохранены. - Прим. ред.).

Традиционно разнилось и материальное положение полицейских. Если вотчинным стражам порядка платили владельцы имений, а коммунальным полицейским содержание назначал сельский сход, и размеры этого жалованья более или менее соответствовали прожиточному минимуму, то полицейские, которых содержало государство, имели все основания жаловаться на судьбу. Сенатор Ковалевский, инспектировавший в начале 1880-х годов некоторые поволжские и приуральские губернии, писал в своем отчете о том, что жалованье полицейским чинам, несмотря на рост цен, не повышалось в течение 20 лет. И годовое содержание станового пристава в 200 руб. в год, которое в 1861 году было весьма достойным, два десятилетия спустя превратилось в насмешку над здравым смыслом. Сенатор указывал, что это ведет к повальному мздоимству и развращению полицейских чиновников и нижних чинов полиции.

Некоторые губернаторы, добивавшиеся и не добившиеся увеличения содержания полицейских, начинали искать обходные пути для повышения материального уровня стражей порядка. К примеру, в 1870-х годах казанский губернатор Н.Скарятин обложил данью, шедшей на повышение жалованья полицейских, все губернские и уездные учреждения и коммерческие предприятия.

Однако обнаруживший это вопиющее отступление от действующих законов сенатор Ковалевский был убежден, что этот способ ничем не лучше распространенного повсюду мздоимства, поскольку полицейские в этом случае попадают в зависимость от местных властей, купцов и землевладельцев и для сохранения незаконных выплат закрывают глаза на их многочисленные правонарушения. В итоге выплату денежного доппайка полицейским Казанской губернии прекратили, и они вернулись к традиционному для всей полиции Российской империи способу улучшения материального положения - за счет обывателей.

«Наружная честность»

Структуры наружной полиции в крупных российских городах если и отличались друг от друга, то лишь незначительными деталями. Возглавлял структуру крупного города градоначальник, в непосредственном подчинении которого находились полицмейстеры - полицейские начальники частей города, что примерно соответствует нынешнему начальнику УВД административного округа.

В 1910 году в Москве служили четыре полицмейстера. Части города делились на участки, возглавляемые приставами, которых в Москве было 48. В каждом московском участке насчитывалось десять околотков, находившихся под присмотром околоточных надзирателей. Им, в свою очередь, подчинялись стоявшие на улицах городовые, коих в Москве 1910 года было 3406. В некоторых городах империи отсутствовали полицмейстеры, в других существовали квартальные надзиратели, подчинявшиеся околоточным. Но сути дела это не меняло. И всюду при крайне скудном жалованьи служащие Министерства внутренних дел жили на широкую ногу.

«Это министерство действительно тепленькое, - писал С.Минцлов, рассказывая о питерской жизни начала XX века. - Неопытные люди диву даются: чины полиции содержание получают не ахти какое, а живут отлично, одеты всегда с иголочки. Пристава - это уже полубоги; вид у них по меньшей мере фельдмаршальский, а апломба, красоты в жестах!.. Гоголевские именины в день своего ангела и на Онуфрия еще во всей силе... Портные, переплетчики, сапожники - все цехи работают даром на полицию: это уже всероссийский закон - его же не перейдешь!»

И все же главным источником дополнительных доходов полицейских были не поборы с мелких мастерских, а взятки за все и вся. Причем взятки делились на дозволенные почти официально и те, за которые полицейских все-таки иногда наказывали. К первым относились главным образом праздничные подношения.

Современники свидетельствовали: «По праздникам взятки носили почти узаконенный характер. Считалось обязательным, чтобы домовладельцы, торговцы, предприниматели посылали всем начальствующим в полицейском участке к Новому году и прочим большим праздникам поздравления со вложением. Околоточным, квартальным и городовым «поздравления» вручались прямо в руки, так как поздравлять они являлись сами. Давать было необходимо, иначе могли замучить домовладельцев штрафами».

Но Пасха, Рождество и именины, когда, как правило, и делались подарки, случались лишь раз в году, а улучшать свое материальное положение полицейским хотелось ежедневно. Как водится, пирамида коррупции начиналась с нижних чинов - городовых, у которых существовала отработанная веками система получения мзды. К примеру, в обязанности этих постовых входило наблюдение за исполнением кучерами и извозчиками установленных правил.

Одним из правил легковым извозчикам запрещалось брать больше двух седоков. И если городовой замечал третьего лишнего в пролетке, он немедленно доставал свой блокнот, чтобы записать номер нарушителя. А затем происходила стандартная сцена. Извозчик вопил «Берегись!», а не «Поберегись!», как обычно кричали пешеходам. Это служило своеобразным знаком, вслед за чем ванька бросал под ноги городовому монету не меньше чем в 20 копеек. А страж порядка наступал на нее ногой и ждал удобного момента, чтобы поднять. Инцидент можно было считать исчерпанным.

Куда больше городовые зарабатывали на страхе перед ночевкой «под шарами». В те времена полицейские участки располагались в одних зданиях с пожарными командами, на крышах которых, на каланчах, поднимали сигнальные шары, чтобы оповестить соседние участки о пожаре и его размерах. Так что всем попавшим в участок за пьянство или непотребное поведение на улице предстояло ночевать именно под шарами.

Судя по описаниям современников, этот вид полицейского сервиса не пользовался большой любовью у подданных империи: камеры были невероятно грязны и кишели насекомыми. Ничего странного в этом не было. Санитарный надзор входил в компетенцию полиции, но сама себя она, понятное дело, не проверяла. Так что желающих побывать в подобных условиях, да еще в компании с уголовниками, находилось немного. Чем и пользовались городовые. Заметив выпившего или сквернословящего представителя «недостаточных сословий», они задерживали нарушителя и обещали препроводить его «под шары», после чего чаще всего тут же получали отступные.

В обязанности городовых входило и наблюдение за чистотой улиц. Потому они регулярно угрожали штрафами дворникам и управляющим домами - и получали соответствующую мзду. Однако на деле штрафы налагались только после составления протокола квартальным или околоточным надзирателем. Так что на эту удочку попадались только неопытные работники имперского коммунального хозяйства.

Время от времени на поборы городовых начинало поступать так много жалоб, что высокое начальство требовало навести порядок, изгнать мздоимцев и набрать «безусловно честных в денежном отношении людей». Санкт-петербургский градоначальник генерал-адъютант Ф.Трепов затеял реформу столичной полиции, ввел правила приема на службу и серьезное обучение полицейских офицеров и городовых. Но после его ухода реформа заглохла, и, как отмечал в изданном в 1881 году труде питерский полицейский офицер, обнародовавший свои наблюдения, но не свою фамилию, от вновь принимаемых на службу городовых требовалась только «наружная честность».

По сути же все оставалось без изменений. Хорошо проявивших себя постовых переводили на более доходные места: на центральные улицы либо в районы аристократических дворцов или купеческих особняков. А провинившихся городовых отправляли на пролетарские и люмпенские окраины, чтобы они впредь знали, что с начальством нужно делиться, причем отнюдь не медными копейками.

Взяточники, трюкачи и просто воры

Кроме подношений от подчиненных основной доход квартальным и околоточным надзирателям, а также приставам приносили штрафы или сама возможность их наложения. Как правило, провинившемуся домовладельцу или торговцу удавалось без лишних проблем договориться с соответствующим чиновником. Неважно, касалось ли дело уборки снега с крыши дома или неуплаты в казну пошлин за продажу имущества.
Схемы ухода от налогов существовали и в те времена. Ловкие покупатель и продавец недвижимости могли проделать следующий трюк. Продавец выдавал покупателю заемную записку на сумму, равную стоимости дома, а затем объявлял, что не в состоянии выплатить долг. Покупатель подавал в суд и получал недвижимость в полную собственность, не платя никаких налогов. А от приставов и околоточных зависело, разоблачать этот трюк или нет.

Однако с наступлением эры либерализма у полицейского начальства появились серьезные проблемы, особенно на окраинах империи. Полиция лишь составляла протоколы о правонарушениях, а размер штрафа определял мировой суд, который мог освободить провинившихся от наказания или назначить вместо максимальной выплаты за непорядок в домовладении - 15 рублей - символические 50 копеек.

Мировые судьи даже не отводят для полицейских чиновников особого места, когда они являются обвинителями по уголовным делам, и чиновники должны помещаться в одном ряду с нечистоплотными и зловонными зрителями. Тем они лишают полицейского чиновника уважения граждан, которое ему более необходимо, чем чиновникам всех других учреждений. Понятно, это делается с известной целью, чтобы омерзить полицейскому чиновнику производство у мирового судьи, отнять у него охоту заводить подобные дела и таким образом уменьшить себе труд».

Сыск себе на пользу

Однако настоящими оборотнями в погонах были сотрудники сыскной полиции. Существовала она лишь в крупных городах, и перед ее сотрудниками открывались большие возможности для личного обогащения. В отличие от начальствующего состава городской полиции, погрязшего, как свидетельствуют официальные отчеты, в «безмерной канцелярской переписке», и от прикованных к постам городовых сыщики обладали мобильностью и использовали ее не только для раскрытия преступлений.

К концу XIX века подданные Российской империи рассматривали полицейских лишь как зло, которое приходится терпеть, и, по сути, приличное общество их презирало и игнорировало. Современники вспоминали: «Большинство полицейского начальства состояло из офицеров, изгнанных из полков за неблаговидные поступки: нарушение правил чести, разврат, пьянство, нечистую карточную игру. Полицейские чины в общество не приглашались. Даже сравнительно невзыскательный круг купцов Сенного рынка или жуликоватые торгаши Александровского рынка не звали в гости ни пристава, ни его помощников, а уж тем более околоточного. Если требовалось ублажить кого-нибудь из них, приглашали в ресторан или трактир, смотря по чину. Нередко за угощением обделывались темные дела, вплоть до сокрытия преступления».

Правительство предпринимало попытки улучшить и реформировать полицию. Но делалось это в традиционном русском стиле: комиссии по выработке реформ работали годами, согласия между ведомствами не было ни в чем. А когда проекты реформ были подготовлены, оказалось, что для увеличения жалованья полицейским надо поднять налог на недвижимость с 10% до 16%, на что имущий класс никак согласиться не мог. Так что до самой Февральской революции все оставалось без изменений.

...Полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков.

Преступников ловили всегда. В былинные древнерусские времена этим занимались княжеские дружинники - дружина и была единственным и универсальным государственным органом. С созданием единого государства в XV - начале XVI века появились «обыщики», посылавшиеся из Москвы туда, где умножились «разбои и тати».При юном Иване Грозном на местах были созданы губные избы во главе с выборными из местных землевладельцев-дворян губными старостами. Они «про татей и про разбойников сыскивали и того смотрели и берегли накрепко, чтобы одно лично нигде и татей и разбойников, разбойничьих станов и приездов не было». Подчинялись они появившемуся к середине XVI века Разбойному приказу, а в столице порядок охранял Земский приказ - дальний предок «Петровки, 38», находившийся рядом с Кремлем на месте Исторического музея.

Однако на деле профессионального аппарата сыска не существовало; для местных дворян ловля воров и разбойников оставалась, если так можно сказать, общественной обязанностью в свободное от основной военной службы время. Да и отыскать на российских просторах шайку воров или грабителей можно было только при деятельном участии населения - «мирские» власти сами охраняли порядок в родной общине, заявляли о пришлых и подозрительных, выявляли «лихих людей». В городах порядок на улицах по ночам охраняли сами посадские в качестве бесплатной «службы» - так же как сами раскладывали и собирали налоги, чинили городские укрепления, избирали целовальников на таможни и кабаки.

В патриархальные времена этого хватало. Но с началом нового российского времени в эпоху петровских войн и преобразований ситуация стала меняться. Рост армии породил отчаянных дезертиров; тяжкие налоги и повинности плодили беглых и недовольных. Порядок и «благочиние» охранять стало трудно - особенно в крупных городах с наплывом нищих, поденщиков, «дворовых». Было бы интересно ответить на вопрос, насколько петровские реформы с их «ревизией», налогами и солдатчиной ухудшили криминогенную обстановку в стране - это ведь тоже своеобразная «цена» форсированной модернизации, однако претендующие на раскрытие проблемы работы нередко ограничиваются общими рассуждениями о росте пьянства, разбоя и разврата . Порой вооруженные «партии» держали в осаде целые города, чьи воеводы вместе с гарнизонными инвалидами не смели и носа высунуть за околицу.

Преобразуя страну, Петр I огромное значение придавал полиции; по его мысли именно она «приносит довольство во всем потребном к жизни человеческой, предостерегает все приключившиеся болезни, производит чистоту по улицам и в домах, запрещает излишество в домовых расходах и все явные погрешения, призирает нищих, бедных, больных, увечных и прочих неимущих, защищает вдовиц, сирых и чужестранных по заповедям Божиим, воспитывает юных в целомудренной чистоте и честных науках; вкратце ж над всеми сими полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков» - как гласил Устав Главного магистрата 1721 года . Короче говоря, полиция виделась императору едва ли не основным инструментом для устройства «регулярной» жизни подданных в его тогда мало похожем на «парадиз» Санкт-Петербурге.

Для тех времен это было вполне «по-европейски». Наступивший век разума и Просвещения крушил средневековую картину мироустройства; в XVII-XVIII веках достижения естественных наук утверждали право человека менять окружающий мир, быть субъектом, творцом истории. Отчего же не изменить на рациональной основе и социальную действительность? Так родилось мнение, что государство - воплощение «общего блага», на которое был обязан трудиться каждый подданный. Родился и камерализм - учение об управлении государством, или тогдашний «менеджмент», обнимавший собой новую модель управления, экономику и полицию, понимаемую не только как службу охраны правопорядка, а как всеобъемлющую систему государственного контроля и управления.

Такое устройство и принято называть регулярным, или полицейским, государством - но для людей XVIII века это словосочетание не было синонимом произвола. Скорее наоборот - источником социального оптимизма; казалось, наконец найден ключ к счастью, только надо сформулировать законы, усовершенствовать организацию, добиться точного исполнения начинаний власти.

Не удивительно, что именно Петр I, первый в нашей истории царь - служака и «технарь», и учредил профессиональную полицию. Указом от 7 июня 1718 года он назначил первого генерал-полицеймейстера в столице «для лутчих порядков» и определил его обязанности:

«1. Надлежит смотреть, дабы все строение было регулярно построено... чтоб улицы и перекрестки были равны и изрядны. <...>

3. Надлежит содержать все улицы и переулки в чистоте <...> и были б сухи, свободны и невозбранны <... >

5. <...> смотреть и хранить с прилежанием, дабы была мера и весы прямые, також бы цену не в указную пору таким товаром не возвышали и не подымали <...>

8. По вся четверть года у жителей осматривать печи, комели, в поварнях очаги, бани и протчее, где огонь водится, и престерегать, дабы недосмотрением хозяйским какова бедства от пожару не учинилось.

9. Все подозрительные дома, а именно: шинки, зернь, картежная игра и другие похабства, и о таких дворах подавать извет или явки <... >

10. Всех гулящих и слоняющихся людей, а особливо которые под видом, аки бы чем промышляли и торговали, хватать и допрашивать.» .

В 1722 году полиция появилась в Москве, а по Указу «Об учреждении полиции в городах» от 23 апреля 1733 года полицейские команды были созданы в 10 губернских и 11 провинциальных городах; подчинялись же они Главной полицей-мейстерской канцелярии во главе с генерал-лейтенантом В. Ф. Салтыковым.

Чем только не занималась немногочисленная столичная полиция: извещала обывателей о важных происшествиях (вместо современных радио и телевидения), следила за посадкой обывателями деревьев и брала с них штрафы за поломку «линейных берез», клеймила хомуты извозчиков (в качестве регистрации официального промысла) и «с крайним прилежанием» ловила нищих, отчего тех меньше не становилось. Неблагодарную работу выполняли обычные армейские офицеры и солдаты. Помянутый указ 1733 года требовал «к полицейским управлениям определить из имеющихся в тех губерниях гарнизонов в полицмейстеры из капитанов, а в провинциальных - из поручиков, по одному человеку к тому достойных; для караулов и содержания съезжих дворов по одному унтер-офицеру да по капралу, рядовых в губернских по 8, в провинциальных по 6 человек». Да и тех не хватало: в 1736 году Кабинет министров обратил внимание, что в полицию зачисляют строевых солдат и офицеров, а в полках в условиях начавшейся войны с Турцией - «некомплект». Поэтому горожане по старинке выходили «на дежурство» по охране порядка от воров и грабителей.

Даже во времена «бироновщины» с ее строгостями власти были бессильны перед разбойничьими шайками. В Тамбовском крае такая «партия» из ста человек весной 1732 года разгромила купеческую пристань и таможню (с пятью тысячами рублей) на реке Выше. Поделив «дуван», разбойники спустились на лодках вниз по реке, грабя по дороге помещичьи имения. В вотчине А. Л. Нарышкина они перебили всех «вотчинных начальников» и разграбили или уничтожили барскую рухлядь. В богатом селе Сасове шайка грабила уже всех подряд, а в таможне опять взяла казенных денег «тысяч с пять и больше». Близ Сасова с разбойниками вступили в перестрелку шацкие гарнизонные солдаты; но некоторых сразу подстрелили, другие «от того разбойнического страху» поспешно отступили. Разбойники же с песнями отправились вниз по реке...

Правительство даже разрешило, «когда купечеству или шляхетству потребно для опасения от воровских людей, на казенных заводах продавать по вольным ценам» пушки. Однако власти не могли подавить разбои даже в столичных губерниях. Сенат в 1735 году распорядился, «дабы ворам пристанища не было», вырубить лес по обеим сторонам дороги от Петербурга до Соснинской пристани и расчистить леса по Новгородской дороге «для искоренения воровских пристанищ».

Учрежденный в 1730 году в Москве для ведения «татийных, разбойных и убийственных дел» Сыскной приказ (он располагался у кремлевской стены на нынешнем Васильевском спуске) прославился тем, что его наиболее эффективным «сыскарем» стал знаменитый московский вор Ванька Каин. Новоявленный «доноситель и сыщик» ловил преступников, беглых, скупщиков краденого, раскрывал воровские притоны - и под покровительством чиновников Сыскного приказа покрывал других злодеев, брал взятки, «чинил обиды и разорения» невинным людям, вел распутную жизнь. В 1749 году пришлось создать особую следственную комиссию - по итогам ее работы «вор Каин» отправился на вечную каторгу, а штат Сыскного приказа был набран заново .

В других местах дело обстояло не лучше. В 1756 году Сенат указал ярославскому магистрату, что число «воровских партий» на Волге увеличилось; разбойники «грабят и разбивают суда, и до смерти людей бьют, и не токмо партикулярных людей, но и казенные деньги отбираются, и с пушками, и с прочим не малым огненным оружием ездят». Магистрат призвал обывателей, «ежели где таковых воровских людей партий уведают, то всячески бы накрепко ловили, а буде изловить невозможно, то б о таковых злодейских партиях объявляли в командах, где надлежит, в самой крайней скорости».

Однако пока законопослушные горожане несли ночную стражу от «лихих людей», их же соседи «чинили воровства» и «ходили на разбой с товарищами». Власти присылали воинские команды; но защитники отечества на постое поступали с горожанами «весьма озорнически, нанося смертельные побои». В магистратских книгах появлялись записи: «Солдат имевшуюся при кабаке на качели незнаемую женку ударил по роже, от которого удара оная женка пала замертво». Недовольных обывателей вояки осаждали в их собственных домах так, что «ярославское купечество от страха и угрозов не токмо промыслов производить, но и из домов своих отлучаться не дерзает».

Только восстание 1773-1775 годов, когда самозванец Пугачев едва ли не на равных сражался с правительственными войсками и брал большие и малые города, показало, что без действенной администрации империя существовать уже не может. Реформа 1775 года разукрупнила губернии и ввела двухуровневое административное устройство: губерния с населением в 300-400 тыс. душ и уезд с населением в 20-30 тыс. В 1782 году Екатерина II утвердила Устав благочиния; этот объемный документ (он состоял из 14 глав и 274 статей) впервые регламентировал структуру полицейских органов, их систему и основные направления деятельности. Города делились на части (по 200-700 дворов) во главе с частными приставами, а части - на кварталы (по 50-100 дворов) с квартальными надзирателями.

Императрица смотрела на их задачи широко и адресовала полицейским целый моральный кодекс воспитания подданных личным примером: «Не чини ближнему, чего сам терпеть не можешь», «Не токмо ближнему не твори лиха, но твори ему добро, колико можешь», «веди слепого, дай кровлю неимеющему, напой жаждущего», «сжалься над утопающим, протяни руку помощи падающему», «блажен кто и скот милует, буде скотина и злодея твоего спотыкнется, подыми ее».

Административно-полицейская власть в уезде передавалась нижнему земскому суду во главе с избиравшимся дворянством капитаном-исправником и выборными же заседателями от дворян и поселян. На улицах городов появились первые постовые-будочники из отставных солдат с тесаками и алебардами. Служивые так и жили в своих деревянных или каменных будках; воров и разбойников они особо не пугали и часто промышляли мелкой торговлей.

На деле на целый уезд приходилось 3-5 должностных лиц, находившихся в разъездах и обязанных выполнять всевозможные поручения губернатора. Обязанности по охране порядка, соблюдению паспортного режима, розыску преступников, ведению следствия, пресечению контрабанды, борьбе с пожарами, контролю над мерами и весами, взысканию недоимок, набору рекрутов, выполнению земских повинностей, контролю над работой трактиров они могли исполнять только с помощью выборных или «понятых» - мобилизованных крестьян и мещан. «Положение о земской полиции» 1837 года разделило уезды на станы, во главе которых губернатор назначал (по представлению местного дворянства) станового пристава. Но и они должны были опираться на сельских выборных: сотских - по одному от 100-200 и десятских - от 10-20 дворов.

Более удачно действовало другое детище Петра I - служба государственной безопасности, или тайная полиция, - Преображенский приказ в Москве и Тайная канцелярия в Петербурге. Их ведению подлежали дела: «1) о каком злом умысле против персоны его царского величества или измены, 2) о возмущении или о бунте», а также - о хищениях в особо крупных размерах.

Утвердившуюся в XVII столетии идею обязательного доносительства Петр подхватил и рационализировал. Он желал дополнить контроль «сверху» не менее эффективным надзором «снизу», а единственным средством такой обратной связи в централизованной бюрократической системе было поощрение доносов. Царь

сам в 1713 году призвал подданных доносить «о преслушниках указам и положенным законом и грабителем народа... самим нам» - «великий государь» впервые публично обязался лично принимать и рассматривать изветы. За такую «службу» доноситель мог получить движимое и недвижимое имущество виновного, «а буде достоин будет - и чин», и таким образом надеялся на обретение нового социального статуса и «ранга» в петровской государственной системе. Начиная с 1742 года публиковались правила составления «доношений»: «Доносит имярек на имярека; а в чем мое доношение, тому следуют пункты» .

Утверждаемая сверху «демократичность» доноса и освящение его в качестве достойной «службы», связывавшей доносителя непосредственно с государем, послужила основанием добровольного доносительства. Оно-то и сделалось настоящей основой кажущегося всесилия Тайной канцелярии (1718-1726 и 1732-1762) и сменившей ее Тайной экспедиции Сената (1762-1801). Однако архив карательного ведомства показывает, что оно не было похоже на аппарат соответствующих служб новейшего времени с их разветвленной структурой, контингентом штатных сотрудников и нештатных осведомителей. В конце царствования Анны Иоанновны в Тайной канцелярии несли службу секретарь Николай Хрущов, 4 канцеляриста, 5 подканцеляристов, 3 копииста и один «заплечный мастер» Федор Пушников. К 1761 году штат даже уменьшился до 11 человек и годовой бюджет сократился с примерно 2100 до 1660 рублей при прежних ставках. Такой же штат (14 человек) с такими же расходами имелся и в московской конторе Тайной канцелярии.

Доставкой подозреваемых и преступников занимались местные военные и гражданские власти. Работу по охране и конвоированию колодников в Петропавловской крепости (где помещалась и сама канцелярия) выполняли офицеры и солдаты гвардейских полков. Они держали заключенных «в крепком смотрении»; следили, «дабы испражнялись в ушаты, а вон не выпускать»; допускали на свидания родственников (с тем чтобы жены «более двух часов не были, а говорить вслух»). Они же выдавали узникам «молитвенные книжки» и «кормовые деньги», у кого они были, на казенный корм рассчитывать не стоило, а иные арестанты «с голоду» не доживали до решения своих дел .

Но работала эта контора бесперебойно: донос становился для власти средством получения информации о реальном положении вещей в провинции, а для подданных - часто единственным доступным способом восстановить справедливость или свести счеты с влиятельным обидчиком. И вообще единственно возможным средством участия в политической жизни. «По самой своей чистой совести, и по присяжной должности, и по всеусердной душевной жалости <...>, дабы впредь то Россия знала и неутешные слезы изливала», - так в 1734 году был воодушевлен своей миссией подьячий Павел Окуньков, донося на соседа-дьякона, что тот «живет неистово» и «служить ленитца» . Люди жаловались на нерадивых воевод, грабящих и притесняющих местное население. Воеводы и прочие администраторы квалифицировали такие действия как бунт. Но сама верховная власть, карая «бунтовщиков», не спешила отменять право апелляции к царю, видя в нем противовес коррумпированности и бесконтрольности своих агентов.

Вступая на престол после убийства отца (к заговору против которого он и сам был причастен), Александр I манифестом от 2 апреля 1801 года провозгласил: «.рассуждая, что в благоустроенном государстве все преступления должны быть объемлемы, судимы и наказуемы общею силою закона, мы признали за благо не только название, но и само действие Тайной экспедиции навсегда упразднить и уничтожить, повелевая все дела, в оной бывшие, отдать в Государственный архив к вечному забвению».

Но похороны оказались преждевременными. В 1805 году родился секретный «Комитет для совещания по делам, относящимся к высшей полиции» в качестве совещания министров военного, внутренних дел и юстиции во время отсутствия императора в столице. Через два года его сменил «Комитет охранения общественной безопасности». В 1811 году вместе с комитетом действовало уже целое Министерство полиции, к ведению которого относились «все учреждения, к охранению внутренней безопасности относящиеся». Кроме того, секретные полиции существовали в Петербурге (при генерал-губернаторе) и Москве (при обер-полицмейстере). В 1812 году появилась «Высшая воинская полиция» - военная контрразведка для противодействия шпионажу и обнаружения должностных преступлений интендантов и поставщиков товаров для армии.

Конкурирующие структуры ухитрились, однако, проморгать революционные тайные общества. Декабрист Г. С. Батеньков не без основания иронизировал: «Разнородные полиции были крайне деятельны, но агенты их вовсе не понимали, что надо разуметь под словами карбонарии и либералы, и не могли понимать разговора людей образованных. Они занимались преимущественно только сплетнями, собирали и тащили всякую дрянь, разорванные и замаранные бумажки, их доносы обрабатывали, как приходило в голову».

Подавивший восстание декабристов Николай I учредил в 1826 году «Собственную его императорского величества канцелярию» - особый высший орган власти, стоявший над всем государственным аппаратом. Ее III Отделение стало первой в России «спецслужбой» современного типа. Она была направлена на борьбу не с крамольными словами, а с реальными преступлениями против государства - революционными тайными обществами, шпионажем, коррупцией, должностными злоупотреблениями. Новая политическая полиция имела исполнительный аппарат - Отдельный корпус жандармов (200 офицеров и 5000 рядовых), части которого были размещены по жандармским округам. В сферу ведения «высшей полиции» и ее начальника, шефа жандармов и друга царя графа А. Х. Бенкендорфа, входил широкий круг вопросов - от контрразведки до цензуры и должностных преступлений чиновников.

В конце каждого года в III Отделении составлялся всеподданнейший отчет, частью которого являлся «обзор общественного мнения». Император стремился получать полные данные о реакции разных слоев общества на те или иные решения правительства, новые законы, события за рубежом. Запрещение законом пытки потребовало совершенствования в ведении допросов, оперативно-розыскной деятельности, сборе объективных доказательств и информации о состоянии умов общества; для этого пришлось создать секретную агентуру .

Для «направления общественного мнения» III Отделение использовало газету «Северная пчела»; ее издатели Н. И. Греч и Ф. В. Булгарин получили привилегию публиковать новости политической жизни России и Европы и заметки о самом императоре и «августейшей фамилии». Бенкендорф заказывал для газеты статьи и заметки, для которых предоставлял информацию; его подчиненные переводили для «Северной пчелы» материалы из европейской прессы. По замыслу его создателей, III Отделение должно было стать не презренной «шпионницей», а уважаемым органом верховной власти и надзора; поэтому на службу туда приглашали и бывшего декабриста генерала М. Ф. Орлова, и самого Пушкина...

Как отмечал Бенкендорф в одном из всеподданнейших отчетов, «каков бы ни был государь, народ его любит, предан ему всей душой и телом...». Однако к концу столетия патриархально-«отеческая» полицейская опека стала недостаточной. С отменой крепостного права началась болезненная для общества ломка традиционного уклада жизни. Безземелье выталкивало в города массы крестьян, и молодой Максим Горький воспел отечественного «босяка». Но судебная практика той эпохи отмечала рост самых варварских преступлений, совершавшихся в погоне за наживой и вполне «чистой» публикой.

В последней четверти XIX века темпы роста преступлений резко возросли - например, число краж и грабежей выросло в семь раз. Появились специалисты - профессионалы уголовного мира: в 1912 году на 100 осужденных в общих судах приходилось 23 % ранее судимых в общих судах - в том числе и тех, кто попадался по 4-5-му разу. Громкие процессы давали основание современникам говорить об «озверении нравов всего общества». В эпоху великих реформ и гласности и мирный обыватель был способен на дерзость: куражившийся прямо на Невском приказчик из магазина Исакова «надул при публике "гондон", а забиравшей его полиции заявил, что "его мать - нянька у великого князя Николая Николаевича. о том, как с ним поступила полиция, сообщит Герцену для напечатания в "Колоколе"». Новинкой являлся и привычный для нас городской хулиган; московские власти в 1912 году на разосланную МВД анкету с вопросом: «В чем оно, главным образом, проявляется и не имеется ли особых местных видов хулиганства?» - указали: «В пении во всякое время дня и ночи, даже накануне праздников, безобразных песен, в сплошной площадной ругани, битье стекол, открытом - на площадях и улице - распивании водки, в самом нахальном и дерзком требовании денег на водку; в дерзком глумлении без всякого повода над людьми почтенными, в насмешках и издевательствах над женщинами и их женской стыдливостью» .

Появились у власти и настоящие противники. Террористы из «Народной воли» сумели создать законспирированную и централизованную организацию со своей типографией, бюджетом в 80 тыс. рублей и службой безопасности, агент которой долгое время работал в самом III Отделении. Александру II везло долго: его поезд не сошел с подорванных рельсов осенью 1878 года на пути из Крыма, царь сумел уклониться от 6 выстрелов в упор из револьвера на Дворцовой площади в апреле 1879 года; в феврале 1880 года опоздал к обеду, когда народоволец Степан Халтурин взорвал столовую в Зимнем дворце, - но все же погиб от бомбы 1 марта 1881 года. Хорошо еще, что успех покушения показал бессилие его организаторов: по всем губерниям России они насчитали не более 500 надежных людей, чего было явно мало для установления революционной диктатуры.

В полиции начались реформы. К 1862 году появились единые уездные полицейские управления; городские управления учреждались только «в тех городах, посадах и местечках, кои не подведомственны уездной полиции» - к ним относились все губернские и ряд крупных и важных уездных центров . Полиция стала принимать в свои ряды граждан по принципу «вольного найма» - вместо прежнего пополнения армейскими чинами. В 1880 году было ликвидировано III Отделение: политическая и просто полиция объединились под общей крышей Министерства внутренних дел. Полицмейстеры в городах и уездные исправники (уже не выборные, а назначаемые) подчинялись губернатору, который, в свою очередь, был подчинен директору Департамента полиции и министру внутренних дел.

У уездного исправника имелись помощник и канцелярия (секретарь со столоначальниками и регистраторами); территория уезда делилась на 2-4 стана со становыми приставами и их помощниками - полицейскими надзирателями. Много это или мало? К примеру, в Тамбовской губернии с полуторамиллионным населением на службе состояло 12 исправников и 33 становых пристава, а всего - 126 полицейских - эти служивые на деле едва ли могли держать под контролем вверенное их попечению население. После неудачного «хождения в народ» - попытки поднять на борьбу с правительством крестьян - в 1878 году в штаты уездных полицейских управлений 46 губерний добавили 5 тысяч полицейских урядников; они подчинялись становым приставам и руководили все теми же сотскими в селениях . «На них будет лежать воспитывание, собственным примером, в народной массе строгого чувства законности и доверия к правительству, им предстоит сделать совершенно безвредными всякие утопические бредни, которые, тем или другим путем, могут распространяться среди народа», - писала тогдашняя пресса.

«Был на селе Лешкове по случаю храмоваго праздника, где было большое число народа; следил за порятком, прошествий никаких не было», - впрочем, таких «пустых» записей в найденной недавно на чердаке старого дома в Ростове Великом записной книжке урядника Базанова за 1881/82 год немного. Служба была хлопотной: полицейский проводил дознание по уголовным делам и случаям внезапной смерти; обходил питейные заведения, проверял состояние дорог и мостов, боролся с пожарами и эпидемиями, выявлял беспаспортных бродяг, пресекал толки и слухи - и даже, как лицо грамотное и авторитетное, помогал мужикам сочинять прошения .

Городские владения делились на участки с участковыми приставами, а участки - на околотки во главе с околоточными надзирателями - предками нынешних участковых уполномоченных; эти полицейские чины командовали рядовыми городовыми. В столице империи под руководством обер-полицмейстера службу по охране порядка несли 6 полицмейстеров, 13 участковых приставов первого разряда, 19 - второго и столько же третьего разряда. В их подчинении находилось 16 старших помощников приставов первого разряда и по 19 - второго и третьего; младших помощников приставов, соответственно, 30, 30 и 50. Полицейских надзирателей по трем разрядам насчитывалось 125, 125 и 300; число городовых достигало 4000 человек. Отдельно существовали сыскная и речная полиция; дворцовая полиция подчинялась министру императорского двора. Существовал и полицейский резерв в лице начальника, старший помощник, 2 младших помощника, 22 офицера, 25 полицейских и 150 городовых.

В столицах и крупных губернских городах имелась конно-полицейская стража. Подчинялась она градоначальнику или губернским полицмейстерам и применялась при разгоне демонстраций и забастовок, выставлялась при царских проездах вдоль улиц, а также осуществляла патрульную службу. Помимо карабина, револьвера и драгунской шашки оружием служила нагайка со вставленной внутрь проволокой - ее удар рассекал даже самое толстое пальто. Лошадей специально обучали оттеснять толпу: «Осади на тротуар!» - раздавался в таких случаях профессиональный окрик конной полиции.

Сменивший ветерана-будочника столичный городовой (в просторечии «фараон») олицетворял в глазах обывателей всю полицию. Набирались они из отслуживших срочную службу солдат и офицеров. Выглядел новый страж порядка по сравнению со своим предшественником импозантно: на службе он носил круглую черную мерлушковую шапку или черную фуражку, черный мундир и шаровары с красными кантами (в провинции - с оранжевыми). На груди висела бляха с номером городового и названием участка. «Фараон» начала XX века был вооружен свистком, револьвером («наганом» или «смит-вессоном») и солдатской шашкой, непочтительно прозванной в народе «селедкой». Петербургские и московские городовые, стоявшие на перекрестках, имели белые деревянные жезлы - для остановки конкретного экипажа; но актуальной сейчас регулировкой уличного движения не занимались.

Появились всевозможные пособия для полицейских чинов . Из составленного полицмейстером города Козлова И. И. Лебедевым справочника можно понять, что обязанности полиции были, как и раньше, необъятно широки. Бдительный городовой должен был не только пресекать противоправные поступки обывателей, но и, по старой памяти, узнавать, нет ли у них «умысла противу здравия и чести императорского величества или бунта и измены против государства» - и не висят ли неуместные «портреты его императорского величества во всех питейных лавочках, трактирах и тому подобных заведениях».

А еще - разведывать о «противозаконных сообществах» и «сходбищах, общей тишине и спокойствию противных», пресекать распространение прокламаций и «возмутительных воззваний», не допускать «совращения» в раскол, беспатентной торговли и сговора торговцев и производителей ради «повышения цен»; ловить «бродячий по улицам скот»; наблюдать за «сохранением в борделях тишины и возможной благопристойности». Он же должен следить, чтобы «никто не нищенствовал»; чтобы «обнявшись, никто не ходил и песни не пел и не свистел», не писал на заборах, не держал собак без привязи - и, наконец, в точном соответствии с заветом Екатерины II, обязан был воспрещать «всем и каждому пьянство». Непослушных надлежало задерживать с должной «осторожностью и человеколюбием» . Кроме того, на полицейских лежала охрана государственных учреждений, почты, тюрем; организация встреч и проводов вышестоящего начальства.

Но полиция запаздывала с организацией борьбы и с профессиональной преступностью, и с революционерами. В Петербурге в 1866 году был создан специализированный уголовный розыск - «Сыскная часть» в управлении обер-полицмейстера, работа которой строилась на использовании негласных методов. Ее первым начальником стал знаменитый сыщик И. Д. Путилин, настоящая гроза преступников. В 1881 году такая же структура появилась в Москве, а затем - в Варшаве, Одессе, Риге, Ростове-на-Дону, Тифлисе, Баку. Только в 1908 году Государственная Дума приняла закон «Об организации сыскной части», в соответствии с которым в 89 городах империи создавались сыскные отделения для борьбы с «порочными элементами» путем «негласной агентуры и наружного наблюдения».

Их сотрудники специализировались по видам профессиональной преступности: 1) убийства, разбои, грабежи и поджоги; 2) кражи и профессиональные воровские шайки; 3) фальшивомонетничество, мошенничество, подлоги, подделка документов и прочие аферы. Они занимались регистрацией преступников, установлением их личности, систематизацией всех сведений о них, выдачей справок о судимости и розыске скрывающихся лиц. Создавались и «летучие отряды» для дежурств в театрах, на вокзалах, для облав на бродяг и для несения патрульной службы на улицах и рынках. В сыскных отделениях велась регистрация преступников; при идентификации их личности применялись фотография, антропометрические измерения и данные дактилоскопии; составлялись коллекции воровских инструментов. В 1910-х годах появились первые полицейские служебные собаки.

Однако общегосударственной системы уголовного розыска не существовало, не было и специализированных учебных заведений - лишь двухмесячные курсы для начальников сыскных отделений. Негласные агенты из преступной среды оставляли желать лучшего; по признанию полицейских чиновников, «приходится <...> полагаться на сведения, добытые исключительно таким путем, - писал «Вестник полиции», - доводить дело до того, что становится неизвестным, где кончается преступник и начинается в нем сыщик, где распутываемые узлы старого преступления превращаются таким образом в завязь нового» . Участковые приставы и околоточные не горели желанием помогать сыщикам: «Нашли дураков, будем мы хорошее дело передавать от себя, да мы и сами проведем его не хуже». К тому же городские сыщики не могли, да и не имели возможности самостоятельно действовать в сельской местности - где благополучно и укрывались преступники. Да и технические средства сыска были ограниченны, к примеру, у пензенских «сыскарей» имелись только наручники, набор для дактилоскопии и фотоаппарат.

Политический сыск вели губернские жандармские управления; при этом они были независимы от губернаторов, отвечавших за безопасность и спокойствие в губернии. С начала 80-х годов XIX века появились «секретно-розыскные», впоследствии «охранные отделения» при канцеляриях полицмейстеров или градоначальников со своей секретной агентурой и сыщиками-«филерами». У них была своя агентура в рядах радикальных партий - эсеров и социал-демократов; жандармский генерал А. И. Спиридович первым сумел написать их историю - в сугубо прикладном смысле . Но обезвредить революционные структуры так и не удалось - они переигрывали противника.

Городские и уездные органы общей полиции существовали как бы сами по себе; не имелось единой координирующей их действия структуры не только на уровне министерства, но и губернии - что затрудняло расследование совершенных одной и той же шайкой в разных местах преступлений. Стоящие над ними чиновники губернского правления специфики работы полиции не знали и охраной общественного порядка занимались между другими делами.

В том же 60-тысячном губернском Тамбове в тревожном 1905 году порядок охраняли всего 3 пристава, 6 их помощников и 71 городовой, при этом фактически службу несли едва 40 человек - остальные находились в разъездах и выполняли прочие поручения властей. Полиция не рисковала появляться в окраинных слободах, где селился «наиболее маргинальный и опасный элемент», и полицмейстер честно предупреждал губернатора, что его подчиненные «могут оказаться бессильны при возникновении значительных беспорядков в городе» .

Высшие полицейские чины были относительно неплохо обеспечены (губернский полицмейстер получал 2-3 тыс. рублей в год; помощники приставов и приставы - от 500 до 1500 рублей), но несущие повседневную службу младшие и старшие городовые могли получать всего 150-180 рублей, то есть меньше, чем рабочие, которых им часто приходилось «усмирять». Сельским урядникам за тяжелую, нередко опасную и неблагодарную работу платили до 200 рублей, но бывало и меньше. Не хватало оружия - полицейским доставались остатки от армейского снабжения. Порой провинциальным городовым приходилось его покупать за свой счет, и обыватели жаловались, что «в случае необходимости они не только не в состоянии защитить горожан, но и самих себя» .

Перегрузка всевозможными обязанностями при малом жалованье затрудняла отбор достойных кадров. Посему полицейское начальство деликатно признавало, что «пьянство не составляет в среде урядников, стражников, городовых редкого исключения и грозит подорвать доверие населения» - которое, впрочем, и так не было высоким. Тщетно инструкции предписывали полицейским чинам воздержаться от «нетрезвого образа жизни», самовольных отлучек и древнего обычая собирать с благодарного населения деньги по праздникам .

Полицейские брали взятки с правых и виноватых и использовали служебное положение - особенно когда с 1914 года стала ограничиваться торговля спиртным. В 1916 году горожане жаловались на пристава 2-го Арбатского участка Москвы Жичковского: «Когда Жичковский, расплодив в своем участке всюду тайную торговлю вином и нажив на этом деле состояние, купил для своих двух содержанок автомобиль, пару лошадей и мотоциклет двухместный, то его, четыре месяца тому назад, перевели в 3-й Пресненский участок <...>. Хозяином положения по винной торговле остался его старший помощник Шершнев, который скрыл от нового пристава все тайные торговли вином в участке и месячные подачки стал получать один за себя и за пристава в тройном размере» .

Не блистали полицейские и образованием: из 1609 человек, поступивших на службу в полицию с 1 ноября 1894 по август 1895 года, высшее образование имели 17 %, среднее - 10,32 %, низшее - 72,68 % - при том что четверть из них так и не смогли окончить уездные училища. Большинство же городовых не имели даже начального образования.

Не удивительно, что при таком контингенте раскрываемость преступлений была ниже 50 % - и это считалось вполне приличным уровнем. В 1906 году начальник сыскного отделения полиции Киева доложил, что из 2355 совершенных преступлений было раскрыто 793 (т. е. 35 %), но полагал: «...если принять во внимание те особенно тяжелые условия, при которых чинам сыскной полиции приходилось действовать в течение отчетного года, то процент обнаружения преступлений в других правильно организованных полициях в России и за границей вполне удовлетворительный». И был, пожалуй, прав - в 1907 году в Москве было совершено 5705 преступлений, а раскрыто только 443 - то есть менее 10 % .

Проекты расширения полиции требовали увеличения финансирования, что смущало и Министерство финансов, и городские думы на местах - именно последние за счет городского бюджета обеспечивали полицию жильем или «квартирными» деньгами. Только в 1903 году в 46 губерниях были учреждены мобильные военизированные подразделения полиции - пешая и конная полицейская стража на казенном содержании, заменившая выборных десятских и сотских. Стражники и урядники набирались из отставных чинов, имевших опыт службы в кавалерии или артиллерии; они поступали на службу со своими лошадьми (для приобретения лошади и снаряжения им предоставлялась ссуда - 120 рублей), но получали неплохое жалованье - 400-500 рублей в год. В 1908 году на 2,7 миллиона жителей Тамбовской губернии приходилось 329 урядников и 1396 пеших и конных стражников; в Воронежской - на 2,5 миллиона 249 урядников и 1146 стражников .

Создавалась такая стража и на частные средства промышленников и землевладельцев - при заводах Саввы Морозова во Владимирской губернии находился отряд из 77 конных полицейских. Стражники походили на военных, а не на городовых - они носили серые солдатские шинели; на вооружении имели драгунские карабины, шашки и револьверы. Строю, верховой езде, владению оружием их обучали специалисты из губернского жандармского управления.

Революция 1905-1907 годов подтолкнула полицейское ведомство к реформе. По инициативе премьера и министра внутренних дел П. А. Столыпина была создана межведомственная комиссия во главе с его заместителем А. А. Макаровым. Подготовленный проект имел в виду ликвидацию несвойственных полиции функций (объявление распоряжений властей, взыскание налогов, приведение к присяге), учреждение полицейских курсов и школ с введением для чинов полиции образовательного ценза, установление единого порядка службы с ликвидацией ведомственного разделения, увеличение штатов с назначением соответствующих окладов. Но все это потребовало увеличения расходов с 35 до 58 миллионов рублей в год - и дело застопорилось.

Тщетно его инициаторы доказывали, что полицейская работа есть «наиболее тягостная из всех гражданских служб» и что «нельзя иметь хорошей полиции, не оплачивая труда достаточным содержанием». После гибели Столыпина проект в 1912 году ушел в парламент, но ни III, ни IV Государственная Дума так и не приступили к его рассмотрению, а новый министр внутренних дел Н. А. Маклаков вернул его на доработку . 30 октября 1916 года Николай II утвердил постановление Совета министров «Об усилении полиции в 50 губерниях империи и об улучшении служебного и материального положения полицейских чинов». По этому закону увеличивалось число стражников - из пропорции один стражник на 2000 человек (а не на 2500, как прежде). Но было уже поздно. В феврале 1917 года немногочисленная полиция осталась единственным защитником рухнувшей монархии - и была расформирована победителями. «Фараонов», конечно, никто не жалел - но новая милиция из студентов и прочих штатских граждан на порядок им уступала. Очень скоро обыватели почувствовали себя беззащитными: «Мы в настоящее время находимся во власти грабителей и разных темных личностей, которые безнаказанно распоряжаются нашим имуществом. Мы испытываем такой страх, что не решаемся даже выходить из дому по вечерам, чтобы не оставить дом без охраны», - жаловались в городскую управу жители Рязани. Газета «Биржевые ведомости» писала: «Уголовные элементы терроризировали Харьков. Грабежи и убийства стали повседневным явлением. Милиция не в состоянии ничего противопоставить работе громил. Ни место, ни время дня не спасают граждан от грабежа. Милиционеры набраны из случайных элементов, большей частью не умеют даже обращаться с оружием. Выпущенные из тюрем уголовники чувствуют себя превосходно».

См.: Справочная книжка для полицейских урядников. СПб., 1879; Справочная книга для чинов Санкт-Петербургской полиции, изданная по распоряжению обер-полицеймейстера. СПб.: Б. и., 1883; Муравьев Н. В. Инструкция чинам полиции округа Санкт-Петербургской судебной палаты по обнаружению и исследованию преступлений. СПб., 1884. Ч. 1-2; Инструкция полицейским урядникам. СПб., 1889; Арефа Н. Сборник действующих узаконений для руководства чинам столичной, городской, уездной и сельской полиции. СПб., 1894; Арефа Н. Инструкция полицейским урядникам. СПб., 1899; Мордвинов В. Справочная книга для полицейских урядников и сельской полиции с инструкциями и разъяснениями. Спб., 1898; Романовский П. Систематическое руководство для полицейских урядников. СПб., 1898. Ч. 1-3; Лебедев В. И. Справочный указатель для чинов полиции. М., 1903.

Справочник для руководства городовым и вообще нижним полицейским служителям. Козлов, 1885. С. 10, 13, 16, 18, 19, 49, 78, 80. Кустова M. K. «Получают жалованье, а за что, неизвестно...» (Москвичи и полиция) // Московский архив: Историко-краеведческий альманах. Вторая половина XIX - начало XX в. Вып. 2. С. 132.

См.: Главинская С. Н. Организация штата уездной полицейской стражи Черноземного центра России в 1901-1917 гг. // История государства и права. 2007. № 8. С. 30.

См.: Путятин В. Д., Кузнецова Т. А. Об историческом опыте проведения реформ полиции в дореволюционной России (По материалам Особой междуведомственной комиссии сенатора А. А. Макарова по преобразованию полиции в Российской империи, 1906-1912 гг.) // Вестник Новосибирского государственного университета (Право). 2008. Т. 4. Вып. 2. С. 19-25.

Охранное отделение появилось в России в 1860-х годах, когда страну захлестнула волна политического террора. Постепенно царская охранка превратилась в тайную организацию, сотрудники которой, помимо борьбы с революционерами, решали свои частные задачи…

Специальная агентура

Одну из важнейших ролей в царской охранке играла так называемая специальная агентура, незаметная работа которой позволяла полиции создать эффективную систему слежки и профилактики оппозиционных движений. В их число входили филеры - «агенты наружного наблюдения» и стукачи - «вспомогательные агенты».

Накануне Первой мировой войны насчитывалось 70 500 стукачей и около 1000 филеров. Известно, что ежедневно в обеих столицах на службу выходило от 50 до 100 агентов наружного наблюдения.

На место филера был довольно строгий отбор. Кандидат должен был быть «честным, трезвым, смелым, ловким, развитым, сообразительным, выносливым, терпеливым, настойчивым, осторожным». Брали обычно молодых людей не старше 30 лет с неприметной внешностью.

Стукачей нанимали большей частью из среды швейцаров, дворников, конторщиков, паспортистов. Вспомогательные агенты обязаны были доносить о всех подозрительных личностях работавшему с ними участковому надзирателю.

В отличие от филеров стукачи не были штатными сотрудниками, а поэтому постоянного жалования не получали. Обычно за сведения, которые при проверке оказывались «основательными и полезными», им выдавалось вознаграждение от 1 до 15 рублей.

Иногда с ними расплачивались вещами. Так, генерал-майор Александр Спиридович вспоминал, как купил одному из осведомителей новые калоши. «И проваливал же он потом своих сотоварищей, проваливал с каким-то остервенением. Вот что наделали калоши», - писал офицер.

Перлюстраторы

Были в сыскной полиции люди, выполнявшие довольно неблаговидную работу - чтение личной переписки, называемую перлюстрацией. Эту традицию еще до создания охранного отделения ввел барон Александр Бенкендорф, называя ее «делом весьма полезным». Особенно активным чтение личной переписки стало после убийства Александра II.

«Черные кабинеты», созданные еще при Екатерине II, работали во многих городах России - Москве, Санкт-Петербурге, Киеве, Одессе, Харькове, Тифлисе. Конспирация была такова, что сотрудники этих кабинетов не знали о существовании контор в других городах.

Некоторые из «черных кабинетов» имели свою специфику. Согласно газете «Русское слово» за апрель 1917 года, если в Санкт-Петербурге специализировались на перлюстрации писем сановников, то в Киеве изучали корреспонденцию видных эмигрантов - Горького, Плеханова, Савинкова.

По данным за 1913 год было вскрыто 372 тыс. писем и сделано 35 тыс. выписок. Такая производительность труда поражает, учитывая, что штат перлюстраторов составлял всего 50 человек, к которым присоединялись 30 почтовых работников.

Это была довольно продолжительная и трудоемкая работа. Иногда письма приходилось расшифровывать, копировать, подвергать действию кислот или щелочей, чтобы выявить скрытый текст. И только затем подозрительные письма переправлялись розыскным органам.

Свои среди чужих

Для более эффективной работы охранного отделения Департамент полиции создал разветвленную сеть «внутренней агентуры», внедряющейся в различные партии и организации и осуществляющей контроль над их деятельностью.

Согласно инструкции по вербовке секретных агентов предпочтение отдавалось «подозревавшимся или уже привлекавшимся к политическим делам, слабохарактерным революционерам, разочаровавшимся или обиженным партией».

Оплата секретных агентов варьировалась от 5 до 500 рублей в месяц в зависимости от статуса и приносимой пользы. Охранка поощряла продвижение своих агентов по партийной лестнице и даже помогала им в этом деле арестом членов партии, стоящих рангом выше.

Охранка, (до 1903 г. называлась «Отделение по охранению общественной безопасности и порядка»), местный орган политического сыска в дореволюционной России, подчинённый Департаменту полиции. Основная задача охранных отделений заключалась в розыске революционных организаций и отдельных революционеров. Охранные отделения имели обширную специальную агентуру как «наружного наблюдения» - филёров, так и секретных агентов (пассивных осведомителей и активных участников деятельности революционных организаций - провокаторов).

С большой осторожностью в полиции относились к тем, кто добровольно изъявлял желание послужить охране государственного порядка, так как в их среде оказывалось много случайных людей. Как показывает циркуляр Департамента полиции, в течение 1912 года охранка отказалась от услуг 70 человек «как не заслуживающих доверия».

К примеру, завербованный охранкой ссыльный поселенец Фельдман на вопрос о причине дачи недостоверной информации ответил, что находился без всяких средств к существованию и пошел на лжесвидетельство ради вознаграждения.

Провокаторы

Деятельность завербованных агентов не ограничивалась шпионажем и передачей сведений полиции, они нередко провоцировали действия, за которые можно было бы арестовать членов нелегальной организации. Агенты сообщали о месте и времени акции, и подготовленной полиции уже не составляло труда задержать подозреваемых.

По мнению создателя ЦРУ Аллена Даллеса, именно русские подняли провокацию до уровня искусства. По его словам, «это было главное средство, с помощью которого царская охранка нападала на след революционеров и инакомыслящих». Изощренность русских агентов-провокаторов Даллес сравнивал с персонажами Достоевского.

Евно Фишелевич Азеф — российский революционер-провокатор, один из руководителей партии эсеров и, одновременно, — Секретный сотрудник Департамента полиции.

Главным российским провокатором называют Евно Азефа - одновременно агента полиции и руководителя партии эсеров. Его не без оснований считают организатором убийств Великого князя Сергея Александровича и министра внутренних дел Плеве. Азеф был самым высокооплачиваемым секретным агентом в империи, получая 1000 руб. в месяц.

Весьма успешным провокатором стал «соратник» Ленина Роман Малиновский. Агент охранки регулярно помогал полиции выявлять местонахождение подпольных типографий, сообщал о тайных собраниях и конспиративных встречах, но Ленин все не желал верить в предательство товарища.

В конце концов, при содействии полиции Малиновский добился своего избрания в Государственную Думу, причем как член большевистской фракции.

Странное бездействие

С деятельностью тайной полиции были связаны события, которые оставили о себе двусмысленное суждение. Одним из них стало убийство премьер-министра Петра Столыпина.

1 сентября 1911 года в Киевском оперном театре анархист и секретный осведомитель охранки Дмитрий Богров без всяких помех двумя выстрелами в упор смертельно ранил Столыпина. Причем в этот момент рядом не было ни Николая II, ни членов царской семьи, которые по плану мероприятий должны были находиться с министром.

По факту убийства к следствию были привлечены глава Дворцовой охраны Александр Спиридович и начальник киевского охранного отделения Николай Кулябко. Однако, по поручению Николая II следствие было неожиданно прекращено.

Некоторые исследователи, в частности Владимир Жухрай, считают, что Спиридович и Кулябко были напрямую причастны к убийству Столыпина. На это указывает немало фактов. Прежде всего, подозрительно легко опытные сотрудники охранки поверили в легенду Богрова о неком эсере, собирающемся убить Столыпина, и более того, позволили ему с оружием попасть в здание театра для мнимого разоблачения предполагаемого убийцы.

Дело убийцы Столыпина — секретного агента Киевского охранного отделения Дмитрия Богрова.

Жухрай утверждает, что Спиридович и Кулябко не только знали о том, что Богров собирается стрелять в Столыпина, но и всячески этому содействовали. Столыпин, видимо, догадывался, что против него зреет заговор. Незадолго до убийства он обронил такую фразу: «меня убьют и убьют члены охраны».

Охранка за рубежом

В 1883 году в Париже была создана зарубежная охранка для наблюдения за русскими революционерами-эмигрантами. А следить было за кем: это и вожди «Народной воли» Лев Тихомиров и Марина Полонская, и публицист Петр Лавров, и анархист Петр Кропоткин. Интересно, что в агентуру входили не только приезжие из России, но и вольнонаемные французы.

С 1884 по 1902 годы зарубежную охранку возглавлял Петр Рачковский - это годы расцвета ее деятельности. В частности, при Рачковском агенты разгромили крупную народовольческую типографию в Швейцарии. Но Рачковский оказался замешан и в подозрительных связях - его обвиняли в сотрудничестве с правительством Франции.

Пётр Иванович Рачковский — русский полицейский администратор, руководитель внешней разведки, организатор политического сыска в России.

Когда директор Департамента полиции Плеве получил донесение о сомнительных контактах Рачковского, он немедля направил в Париж генерала Сильвестрова для проверки деятельности начальника зарубежной охранки. Сильвестров был убит, а вскоре нашли мертвым и агента донесшего на Рачковского.

Более того, Рачковский подозревался в причастности к убийству самого Плеве. Несмотря на компрометирующие материалы, высокие покровители из окружения Николая II смогли обеспечить неприкосновенность тайного агента.