В. Гончаров Танковая битва под Дубно (июнь 1941 года)

Тяжелый танк, шатаясь, едет

По черепам чужих бойцов.

Не видят ничего на свете

Глаза, заткнутые свинцом.

Но он идет к тоннелям пушек,

Но он на ощупь танком рушит,

В кулак зажатой цифрой тонн -

Скелет железный сквозь бетон…

М. Кульчицкий, 1939 год

I. Теория и практика

Трагедия, пережитая Красной Армией летом 1941 года, давно и многократно отражена в романах, мемуарах и сухих исторических трудах. Но до конца ее можно понять, лишь осознав, насколько руководство Советского Союза и Красной Армии верило в мощь своих танковых войск.

Советская Россия стала шестой страной мира, организовавшей производство танков собственной конструкции. Однако массовый выпуск гусеничных бронированных машин в СССР начался только в 1931–1932 годах, когда тяжелая промышленность страны достигла уровня, позволяющего обеспечить бесперебойное поточное производство сложной боевой техники. Жестокое волшебство индустриализации породило еще одно чудо. В течение буквально трех-четырех лет Советский Союз стал обладателем самых мощных в мире танковых сил. На Киевских маневрах 1935 года боевые качества этих войск были показаны ошарашенным иностранным представителям во всей красе. Танки прыгали через рвы, сбрасывались на парашютах с транспортных самолетов, сходу переправлялись через реки – словом, демонстрировали множество способов быстрого проникновения вглубь вражеской обороны.

Однако иметь танки – это еще полдела. Главное – знать, как их применять. Пока в других странах велись споры, должны ли танки поддерживать пехоту или действовать отдельно от нее, советская военная мысль еще с конца 20-х годов создавала теорию глубокой операции. Правда, вопреки распространенному мнению, танки в систему глубокой операции попали далеко не сразу.

Еще в Полевом уставе 1929 года (ПУ-29) предполагалось создание групп танков дальнего действия (ДД) для действия без поддержки пехотой непосредственно в глубине вражеских позиций. А уже в 1930 году видный теоретик танковых войск К. Б. Калиновский в статье «Проблемы маневренной войны с точки зрения механизации и моторизации», опубликованной в газете «Красная Звезда», писал:

«Стадия развертывания оперативного маневра рисуется в следующем виде. Механизированные соединения, стратегическая конница (1-й эшелон оперативного маневра), устремляющиеся в прорыв вместе с мощной штурмовой и бомбардировочной авиацией, встречными столкновениями ликвидируют подходящие пешком, на автомобилях оперативные резервы противника.

Дезорганизация тыла противника – узлов управления, снабжающих баз… производится рейдирующими механизированными соединениями и стратегической конницей, сопровождаемыми десантами с воздуха.

Одновременно войсковые соединения (второго эшелона оперативного маневра) развертывают маневр на автомобилях (автомобильный маневр), поданных из состава авторезерва главного командования…».

В том же году в составе РККА появилась первая опытная механизированная бригада, вскоре получившая имя Калиновского (после трагической гибели Константина Брониславовича в 1931 году). Уже в 1932 году формируются два первых механизированных корпуса – 11-й и 45-й (соответственно, из 11-й стрелковой дивизии Ленинградского военного округа и 45-й стрелковой дивизии Киевского военного округа). Каждый корпус состоял из двух бригад трехбатальонного состава.

В том же году появился первый «Боевой устав механизированных и моторизованных войск». В нем уже учитывалась возможность применения самостоятельных механизированных соединений в глубине обороны противника в оперативном взаимодействии с высшими общевойсковыми соединениями (армия и фронт). Однако основную роль танки должны были играть именно при подавлении и преодолении обороны противника на всю его тактическую глубину. Но в проекте временного наставления мотомеханизированных войск РККА (1932 год) речь уже шла о действиях механизированного соединения в оперативном тылу и на коммуникациях противника, а также о рейдовых операциях. Здесь же указывалось на нецелесообразность использования механизированных соединений для непосредственного прорыва подготовленной обороны противника – на это отводились танки непосредственной поддержки пехоты (НПП). Допускалось, что механизированный корпус может выполнять и операции оборонительного характера, однако в данном случае внимание акцентировалось на подвижной активной обороне. Военная теория того времени отрицала возможность и необходимость использовать танки в обороне – в том же 1932 году военный теоретик С. Н. Аммосов писал, что «механизированные части не способны к долгому удержанию местности, использование их для этой задачи является нецелесообразным и не отвечающим их основному свойству – способности наносить сильные глубокие удары».

В 1934 году нарком обороны утвердил «Временную инструкцию по глубокому бою» – теория глубокой операции наконец-то получила свое практическое оформление. «Глубокий бой» подразумевал одновременное массированное воздействие на всю глубину вражеской обороны с помощью танков, авиации и артиллерии, путем чего достигалось окружение и уничтожение главных сил противника. Все танки делились на действующие непосредственно с пехотой (НПП), взаимодействующие с ней в тактической глубине вражеской обороны (дальней поддержки пехоты – ДПП) и танки дальнего действия (ДД), оперирующие против оперативных резервов противника на глубину 18–20 километров. Более глубокие операции против вражеского тыла должны были проводиться армейскими средствами – механизированными соединениями и стратегической конницей.

К началу 1934 года в РККА имелось около 7800 танков – больше, чем у любой другой страны. В этом году были сформированы еще два механизированных корпуса – 7-й в Ленинградском и 5-й в Московском военных округах. Помимо того, к 1936 году Красная Армия насчитывала 6 отдельных механизированных бригад и 15 полков в составе кавалерийских дивизий. До конца 1937 года в Советском Союзе было выпущено около 19,5 тысяч танков, из которых примерно 500 продано за рубеж. С учетом неизбежного списания части машин численность танкового парка Красной Армии к 1938 году можно оценить примерно в 17 тысяч единиц – больше, чем на этот момент было танков во всем остальном мире.

Брошенный Т-34 на улице Львова

Однако к концу 30-х годов стало очевидно, что в очень скором времени значительная часть советской танковой армады потеряет боеспособность из-за физического или морального устаревания. Да и противотанковая оборона за прошедшие годы не стояла на месте. Появившиеся еще во время Первой мировой войны, а теперь получившие распространение во всех армиях мира легкие и маневренные противотанковые пушки калибром 35–47 мм на дистанции прямой наводки могли успешно бороться с машинами, защищенными противопульной (15–20 мм) броней. Дешевизна легких орудий ПТО даже по сравнению с полевой артиллерией позволила широко насытить ими войска – теперь для борьбы с танками не требовалось привлекать дивизионные и корпусные орудия. В результате легкие танки в открытом бою оказались практически беззащитными.

Опыт Испанской войны, в которой с обеих сторон массово применялись как танки, так и противотанковая артиллерия, оказался очень противоречивым. С одной стороны, под сосредоточенным огнем противотанковых орудий танки массово выходили из строя (не всегда, однако, безвозвратно), с другой – хорошо организованная танковая атака очень часто достигала успеха, если было налажено необходимое взаимодействие с пехотой. Высокая скорость танка, считавшаяся лучшей защитой от противотанкового огня, не всегда могла проявить себя.

В итоге был сделан вывод о необходимости реформирования танковых войск и нового подхода к характеристикам перспективных танков. Сразу же по возвращению из Испании назначенный начальником Главного Автобронетанкового управления Д. Г. Павлов сформулировал свои требования к новым танкам так:

– Для легких машин – защита от огня крупнокалиберных пулеметов, противотанковых ружей и 37-мм пушек на расстоянии 600 метров и более, то есть толщиной 20–25 мм;

– Для средних танков – защита от огня 37-мм пушек на всех дистанциях, от огня 47-мм пушек – на дистанциях 800 метров и более, то есть толщиной 40–42 мм;

– Для тяжелых танков – защита от огня 47-мм противотанковых пушек на всех дистанциях, то есть толщиной не менее 60 мм. При этом особо оговаривалась возможность дальнейшей модернизации с усилением бронирования на одну ступень.

Впрочем, судя по документам, скорость танков все еще волновала военных гораздо больше, чем их броневая защита: вплоть до конца 1938 года военные и производственники вели дискуссию, каким должен быть крейсерский танк, колесным или гусеничным. Хотя танк противоснарядного бронирования в СССР уже проектировался – им стал оснащенный 45-мм броней Т-46-5 (он же Т-111), в инициативном порядке разработанный на Кировском заводе (№ 185) в Ленинграде на основе нового экспериментального танка Т-46. Новая машина заинтересовала нового начальника ГАБТУ, но в серию не пошла по причине сложности и нетехнологичности конструкции. Зато на основе опыта ее испытаний в 1939 году было принято официальное решено приступить к разработке танков противоснарядного бронирования.

В итоге все существовавшие тенденции сошлись летом 1939 года, когда гусеничный А-32 с 30-мм броней и 76-мм пушкой показал практически одинаковые ходовые характеристики в сравнении со своим «родным братом» – колесно-гусеничным А-20 с 25-мм броней и 45-мм пушкой. После увеличения брони до 45 мм появился танк А-34, «авансом» принятый на вооружение в декабре 1939 года, в мае следующего года началось его серийное производство под индексом Т-34.

Почти одновременно – к осени 1939 года – были закончены разработкой и выведены на испытания тяжелые танки новых конструкций – Т-100, СМК и КВ. Первые два имели по две башни с 76-мм и 45-мм пушками и броню 60 мм, на последнем обе пушки были установлены в одной башне, за счет чего появилась возможность увеличить броню до 75 мм.

Одновременно произошли серьезные изменения и в структуре танковых войск. В 1938 году, в преддверии перехода на новые образцы производство танков было снижено на 25–30 %, в августе того же года механизированные корпуса были переименованы в танковые. По итогам «Освободительного похода» в Польшу было принято решение расформировать существующие танковые корпуса как громоздкие и трудно управляемые, а вместо них перейти на бригадную систему. В дальнейшем предполагалось начать формирование танковых дивизий штатной численностью 275 танков и 49 бронеавтомобилей. Впрочем, до начала Финской войны эта реорганизация так и не была закончена.

Итоги Финской войны вновь оказались неоднозначными. С одной стороны, первое боевое испытание экспериментальных еще тяжелых танков Т-100, СМК и КВ было признано весьма успешным – новые машины оказались способны без какого-либо ущерба выдерживать десятки попаданий 37-мм противотанковых снарядов и свободно маневрировать на поле боя, по несколько раз пересекая линию вражеских окопов. С другой стороны выяснилось, что в качестве «лидеров» армад легких танков тяжелые машины использоваться не могут, а для самостоятельного прорыва их оказалось слишком мало. Легкие же танки массово расстреливались хорошо замаскированной противотанковой артиллерией финнов, вдобавок взаимодействие с пехотой было налажено крайне плохо – солдаты залегали под пулеметным огнем и за танками не шли.

Напрашивался вывод – настоящий танк должен иметь противоснарядное бронирование и самостоятельно вести в бой пехоту.

Тут подоспела весна 1940 года и молниеносная кампания вермахта во Франции, в ходе которой ударные танковые клинья продемонстрировали свою огромную мощь. Еще до окончания французской кампании, в самом начале июня 1940 года Народный комиссариат обороны отдал распоряжение вновь приступить к созданию механизированных корпусов. Теперь в состав каждого корпуса должно было входить две танковых и одна моторизованная дивизия – 36 080 человек, 1031 танк, 268 бронемашин и 358 орудий и минометов.

До конца 1940 года было создано девять мехкорпусов. В июне 1941 года РККА насчитывала уже 20 механизированных корпусов, на вооружении которых состояло 10 394 танка – в том числе 1325 машин типа КВ и Т-34. Всего к этому моменту было произведено около 2050 средних и тяжелых танков новых марок – КВ и Т-34, из которых 1475 машин находилось в пяти западных приграничных округах.

Механизированные корпуса должны были являться орудием самостоятельной операции. Предполагалось, что они могут сами прорывать оборону противника, бороться с его артиллерией, громить ближние тылы и выходить на оперативный простор. Однако основным способом использования бронетанковых соединений считался ввод в уже готовый прорыв для дальнейшего развития операции. Как говорил на совещании высшего руководящего состава РККА в конце декабря 1940 года бывший начальник АБТУ (ставший к тому времени командующим войсками Западного особого военного округа) Д. Г. Павлов:

«Танковый корпус, разрушая все на своем пути, поведет за собой мотопехоту и конницу, а за ними пойдут обычные стрелковые части с полным напряжением для того, чтобы ускорить быстроту движения, скорее выйти на оперативный простор, захватить и прочно удержать за собой территорию».

Вот как это представлялось на практике:

«Тяжелые танки бьют полевую и противотанковую артиллерию, средние танки добивают противотанковые орудия и пулеметы. Все это делается попутно. Все части устремляются в промежуточный район сбора, обычно назначаемый после преодоления тактической глубины на 20–25 км. Здесь быстро принимается боевой порядок, получаются данные от разведки всех видов и дается короткий приказ в соответствии с данными обстановки. Если станет известно, что подошедшие резервы противника заняли тыловую оборонительную полосу, то танковый корпус обрушивается на нее с флангов и тыла всей массой танков, артиллерии, своей мотопехоты. Против этого противника бросается основная масса авиации. Во всяком случае сопротивление должно быть сломлено, потому что дальнейший ход событий, дальнейший разворот действий против подходящих резервов целиком зависит от быстроты взлома второй оборонительной полосы. А эту быстроту всегда можно создать только путем массового и быстрого действий танков. После прорыва второй оборонительной полосы начинается третий этап, который характерен тем, что требует самых решительных и быстрых действий по разгрому подходящих резервов и по уничтожению основной группировки противника, на пути отхода которого прочно встанет мехкорпус и совместно с частями, действующими с фронта, уничтожит противника. Основной враг мехкорпуса – мото-и танковые части противника, которые и должны уничтожаться в первую очередь».

Нетрудно заметить, что танки в этом представлении являют собой универсальное боевое средство – именно они уничтожают вражескую пехоту и артиллерию, а также танковые и моторизованные части противника. «Танк – та же артиллерия, только более меткая, защищенная от огня и стреляющая прямой наводкой». О том, что танки сами по себе являются подвижной артиллерией, Павлов говорил и раньше – на совещании при ЦК ВКП(б) по обобщению опыта Финской кампании в апреле 1940 года. Он считал, что как минимум часть функций артиллерийской поддержки могут взять на себя тяжелые танки. И Сталин тогда поддержал его, заявив, что «танки – есть движущаяся артиллерия».

Характерно, что в своем докладе Павлов совершенно не учитывает противодействия противника и не упоминает о возможности его контратак – даже когда речь заходит о задаче мехкорпуса «стать на путях отхода и совместно с войсками, действующими с фронта, окружить и уничтожить [противника]». Более того, действиям своих моторизованных частей (которых в мехкорпусе была ровно половина – четыре мотострелковых и один мотоциклетный полк на пять танковых полков) в докладе тоже уделено минимум внимания. Мотопехота лишь упоминается здесь как нечто, идущее в непосредственной близости за танками и иногда сопровождающее их в атаке, но не имеющее самостоятельного значения. Даже о действиях моторизованной дивизии корпуса говорится, что она «с успехом может быть выброшена вперед или на фланг для сковывания вдвое превосходящего противника для того, чтобы в дальнейшем дать возможность танковым дивизиям нанести окончательный удар для полного разгрома противника». Мотоциклетный полк корпуса должен «перехватить пути отхода противника, подорвать мосты, захватить дефиле и действовать по сковыванию противника до тех пор, пока будет подготовлен основной удар корпуса» – то есть вести разведку и маневренные действия по обеспечению главного удара.

Таким образом, в своих взглядах на использование механизированных корпусов образца 1940 года советское командование считало их главной ударной силой танки, а моторизованную пехоту рассматривало как нечто вспомогательное, не способное к самостоятельным действиям без танковой поддержки. Сами же танки наделялись чертами сверхоружия, способного решить сразу все задачи по разгрому противника. Сам Д. Г. Павлов в своем докладе говорил о необходимости брать с собой в наступательную операцию лишь минимально необходимое количество транспорта с горючим, боеприпасами, продовольствием, оговариваясь, что «весь остальной транспорт должен быть сведен и оставлен в исходном районе. Он должен быть нагружен горючим и огнеприпасами и при первой возможности готов тронуться для присоединения к мехкорпусу». Другие теоретики шли еще дальше. Так, И. Сухов в 1940 году писал:

«Технические средства, даже артиллерия, для того, чтобы не лишить войска, вводимые в прорыв, их основного свойства – подвижности, назначаются в меру крайней необходимости. Артиллерийское обеспечение заменяется обеспечением авиационным. С той же целью не следует загромождать подвижные войска тылом. Если имеется возможность, надо широко использовать местные ресурсы (кроме боеприпасов), а в некоторых случаях организовать, хотя бы частично, снабжение подвижных войск при помощи авиации».

Напротив, германское командование имело совершенно иной взгляд на боевое применение подвижных механизированных соединений и объединений. Еще в 1937 году в книге «Внимание, танки!» Г. Гудериан говорил: «Взаимодействие с другими родами войск совершенно необходимо бронесилам, так как они, подобно всем остальным войскам, не в силах самостоятельно решать все без исключения возлагаемые на них задачи. Требования взаимодействия налагают на броневые части известные обязательства, так же, как и на прочие роды войск, особенно если они предназначены для постоянного взаимодействия».

Позднее, в работе «Танки – вперед», обобщающей опыт немецких бронетанковых войск во Второй мировой войне, Гудериан писал о взаимодействии родов войск в танковом соединении так: «Это взаимодействие можно сравнить с оркестром, в котором различные инструменты могут исполнить концерт во всей полноте его звучания только под общим руководством дирижера. В зависимости от характера произведения в нем выступают на передний план то одни, то другие инструменты… На открытой местности, особенно в пустыне, танки не только задают тон, но и выступают с важной сольной партией. На пересеченной местности с различными препятствиями они отходят на задний план или вообще временно не играют никакой роли. В этих условиях на первый план выдвигается мотопехота и саперы. Только бас артиллерии раздается повсюду, иногда достигая крещендо».

Однако еще в 1937 году он охарактеризовал значение мотопехоты в бронетанковых частях следующей афористичной фразой:

«Задача пехоты или, еще лучше, моторизованных стрелков – незамедлительно использовать влияние танковой атаки для быстрейшего движения вперед и своими собственными действиями завершить овладение участком, захваченным танками, и очистить его от противника [выделено нами – В. Г. ].»

Отсюда хорошо видно, что немецкие бронетанковые войска изначально, еще в процессе своего строительства создавались как тонко сбалансированный инструмент, имеющий своей главной задачей ту же, что и пехота: занятие территории, точнее – ключевых объектов на ней, контроль за которыми ставит противника в невыгодное положение и ведет к его разгрому. Все остальные задачи танков были подчинены достижению этой цели.

В то же время советские военачальники, завороженные танковой мощью, рассматривали механизированные войска как средство прямого разгрома противника, уничтожения его живой силы и техники. Моторизованная пехота и даже приданная мехкорпусу артиллерия играла в этом представлении подчиненную роль, главным средством достижения успеха виделись исключительно танки.

А ведь на необходимость особой проработки тактики мотопехоты обращал внимание еще К. Б Калиновский. В 1931 году, незадолго до своей гибели, он отмечал:

«Вообще получается, как это ни странно, что моторизованное соединение… оснащенное соответствующими средствами разведки, обладает самостоятельностью большей, чем подобного рода механизированное соединение… [Но] с точки зрения наступательных возможностей наступательная способность механизированного соединения выше, чем моторизованного… Способность удерживать местность у моторизованного соединения полная, а у механизированного соединения эта способность будет равна почти нулю, сила механизированного соединения – в движении и в огне».

«Таким образом, это [механизированное]соединение будет отличаться большой подвижностью до поля боя, ограниченной проходимостью, достаточной способностью удерживать местность».

Увы, десять лет спустя эти слова были забыты. Советское военное руководство рассматривало механизированные корпуса исключительно как орудие наступления – забыв, что для достижения успеха мало захватить позицию, надо еще ее удержать. Это видно уже из простого сравнения штатов советских и немецких бронетанковых соединений. Немецкие танковые дивизии 1941 года имели большое количество моторизованной пехоты – около 7000 человек в пяти батальонах из общей численности дивизии в 13 700 человек. Характерно, что до Польской кампании 1939 года танков в дивизии было больше (около 300 против 150–200), зато мотопехоты насчитывалось всего 2850 человек. Опыт двух маневренных кампаний принес вермахту немалый опыт, а вот у РККА такого опыта не было. Поэтому советская танковая дивизия по штату 1940 года имела 10 940 человек, но на 375 танков в восьми танковых батальонах приходилось всего три батальона мотопехоты общей численностью около 3000 человек, а также лишь 2000 единиц ручного стрелкового оружия. Против 2100 автомобилей и 1300 мотоциклов (половина из них с колясками) в немецкой танковой дивизии у нас имелось лишь по 1360 машин в танковой и 1540 – в моторизованной дивизии. При этом к штатной укомплектованности приближались лишь дивизии в механизированных корпусах формирования, а большинство из них не имело и указанного числа машин. Противотанковой артиллерией мехкорпуса тоже не оснащались, лишь 14 мая 1941 года руководство АБТУ РККА приняло решение оснастить некомплектные танковые полки механизированных корпусов позднего формирования 45-мм и 76-мм орудиями на мехтяге для использования их в качестве противотанковых.

* * *

Общее количество танков, имевшихся в Красной Армии к 22 июня 1941 года, до сих пор служит поводом для многочисленных спекуляций. Особенно это касается сравнения числа советских танков с числом немецких. Однако дело обстояло не так просто, как кажется на первый взгляд.

Известно, что с 1928 года по 21 июня 1941 года советской промышленностью было выпущено около 30 тысяч танков, танкеток и машин на их базе, из которых примерно 500 машин было поставлено за рубеж (Испании, Китаю и Турции). Чуть меньше тысячи машин было безвозвратно потеряно в ходе различных боевых действий (в том числе около 600 – во время Финской войны). Небольшое количество танков и танкеток было захвачено во время Польского похода, а также при присоединении к СССР прибалтийских республик, часть из этих танков впоследствии была зачислена на вооружение РККА.

По данным, опубликованным историками Н. Золотовым и И. Исаевым в 1993 году, на июнь 1941 года в составе Красной Армии числилось 23 106 танков. То есть из всех выпущенных за 12 лет танков (в числе которых были 959 МС-1, 1627 двухбашенных Т-26 и 7330 танкеток Т-27, Т-37А и Т-38) списано за износом оказалось лишь около пяти тысяч.

Есть и другие цифры. Так, известный справочник «Гриф секретности снят» говорит о 22,6 тысячах танков РККА в июне 1941 года. Напротив, М. Мельтюхов в книге «Упущенный шанс Сталина» приводит составленную по данным РГАСПИ таблицу численности танков по военным округам, из которой следует, что на 1 июня 1941 года в РККА имелось аж 25 479 танков, из которых на складах и рембазах находился 881 танк.

Во втором томе фундаментального исследования «Отечественные бронированные машины. ХХ век» помещен более развернутый и отличающийся рядом цифр вариант приведенной Мельтюховым таблицы – из него следует, что с учетом складов, рембаз и всех прочих мест хранения на 1 июня 1941 года в РККА числилось 25 850 танков, из которых 42 находилось на складах, а 629 вообще непонятно где (графа «обезличенные»). Однако из этой же таблицы видно, что учитывались не только боевые машины, а вся техника, изготовленная на танковой базе – в том числе тягачи, БРЭМ, саперные танки, транспортеры, телетанки и различные экспериментальные машины. Кроме того, в общую цифру вошли 1132 танка Т-38, 2318 – Т-37 и 2493 танкеток Т-27 – аналога французского «Рено» UE. При сравнении танкового парка СССР с танковым парком Германии эти машины, естественно, учитываться не должны – у немцев таких просто не имелось, а боевая ценность их была весьма невелика. Более того, согласно приказу НКО СССР № 0349 от 10 декабря 1940 года все танки Т-27 изымались из стрелковых соединений и передавались батальонам средних и тяжелых танков для проведения тактических учений (с целью сохранения матчасти новых машин) – то есть более не использовались как боевые машины. Таким образом, можно считать, что расхождение в цифрах вызвано в основном неправильнымучетом танкеток Т-27 в качестве боевых машин – тогда как к лету 1941 года они являлись всего лишь учебным оборудованием.

Видимо, наиболее достоверным и окончательным источником информации по численности советских танков следует считать документ, приведенный в приложениях к настоящему изданию – доклад начальника Главного автобронетанкового управления Главному военному совету РККА о состоянии обеспечения автобронетанковой и транспортной техникой Красной Армии на 1 июня 1941 года. Согласно ему, всего на вооружении РККА к указанному моменту состояло 23268 танков и танкеток, из них 4721 вооруженных только пулеметами винтовочного калибра машин Т-37, Т-38 и двухбашенных Т-26.

Количество боеспособных танков в Красной Армии на июнь 1941 года тоже остается предметом ожесточенных дискуссий. В РККА танки по своему состоянию делились на четыре категории. Согласно данным, впервые опубликованным еще в 1961 году, из числа машин старых марок боеспособными (1-я и 2-я категории) было только 27 %, еще 44 % танков требовали среднего ремонта в окружных мастерских (3-я категория), а 29 % – капитального ремонта на заводах танковой промышленности (4-я категория). Однако в уже упомянутой работе Н. Золотова и И. Исаева приводятся совершенно другие цифры – 80,9 % исправных танков всех марок и 19,1 % машин, требующих среднего и капитального ремонта (включая находящиеся на складах и рембазах НКО). В приграничных округах количество неисправных машин составляло 17,5 % от общего числа танков, а во внутренних округах – 21,8 %.

Не исключено, что со временем эти цифры тоже будут кем-нибудь опровергнуты, причем на основании столь же строгих архивных источников. Заметим, что даже в авиации (где самолеты устаревают и списываются куда чаще) процент полностью исправных машин всегда был намного ниже, нежели 80,9 % от штатной численности. Одно из возможных объяснений столь разительному несоответствию между документами и реальной действительностью – традиционная для нашего Отечества любовь к дутой отчетности. К примеру, донесения из войск в июне 1941 года свидетельствуют о том, что многие танки, прошедшие по сводкам средний и даже капитальный ремонт, на деле все равно оказывались небоеспособны. Другой пример: согласно докладу командира 8-го механизированного корпуса генерал-лейтенанта Д. Рябышева из 932 танков корпуса 197 машинам требовался заводской (то есть капитальный) ремонт – а это уже 21,1 % от штатного состава корпуса. Наконец, мы уже убедились, что в приведенных Золотовым и Исаевым данных не учтена часть имевшихся в округах машин; не исключено, что они изначально проходили по 5-й категории – как металлолом…

Следует учесть, что для признания машины «требующей ремонта» (то есть принадлежащей к 3-й или 4-й категориям), согласно приказу НКО № 0283 от 24 октября 1940 года необходимо было решение специальной технической комиссии, акт которой утверждался командиром части. Комиссия же эта действовала не постоянно, и что-то вообще могло оказаться вне ее внимания.

Так или иначе, но к июня 1941 года в пяти западных военных округах числилось 12 780 танков и танкеток, из которых исправны были не более 10,5 тысяч. Среди них было 469 танков КВ и 850 Т-34, 51 пятибашенный Т-35 и 424 трехбашенных Т-28. С 31 мая по 21 июня заводами было отгружено и отправлено в войска еще 41 КВ и 238 Т-34, однако сколько из них добралось до границы – мы не знаем.

Сколько же танков было на этот момент у противника? Всего до июня 1941 года в Германии было произведено около 7500 танков. Кроме того, значительное количество бронетехники было захвачено во Франции в 1940 году. Точное число трофеев неизвестно, поскольку централизованного их учета не было.

Сколько всего танков находилось в составе вермахта к июню 1941 года – тоже не совсем понятно. Мюллер-Гиллебрант называет цифру в 5640 танков, М. Мельтюхов (со ссылкой на работу Ф. Хана) – 6292 танков. Таким образом, процент списанных и утраченных танков в вермахте оказался почти таким же, как и в РККА – 16 против 14. А ведь советские танки массово производились с 1930 года, тогда как немецкие – с 1936-го, то есть в большинстве своем были значительно новее…

Немного проще обстоит дело с танками, сосредоточенными против Советского Союза. Классический труд Б. Мюллер-Гиллебранда «Сухопутная армия Германии. 1933–1945» утверждает, что на советской границе находилось 17 танковых дивизий, в которых насчитывалось примерно 3330 танков, а в дивизионах штурмовых орудий – еще около 250 машин. Кроме того, около 350 танков имелось в двух танковых дивизиях резерва ОКХ (2-й и 5-й), выделенных для Восточного фронта.

С тех пор цифра 3580 + 350 многократно повторялась на страницах разнообразных исследований, стремящихся подчеркнуть многократное превосходство советских танковых войск над немецкими. Для полноты картины некоторые «исследователи» сравнивали (и продолжают сравнивать) ее не с числом советских танков на западной границе, а с общим количеством танков в СССР – 23–25 тысячами машин.

Однако второй том труда Мюллер-Гиллебранта, откуда взяты приведенные выше данные, впервые был опубликован во Франкфурте-на-Майне в далеком 1956 году. А с тех пор появилось много новых исследований, серьезно корректирующих приведенные выше цифры.

Так, например, выяснилось, что Мюллер-Гиллебрант куда-то потерял 160 танков 35(t) из 6-й танковой дивизии 4-й танковой группы Гепнера – у него эти машины в вермахте числятся, но на Восточном фронте вообще не значатся.

Кроме того, в составе немецких войск в Северной Финляндии находились два глухо упомянутых Мюллер-Гиллебрантом танковых батальона – 40-й и 211-й, последний был укомплектован трофейными французскими танками R-39 и H-39, в качестве командирских машин в них использовались французские же «Сомуа» S-35. Всего в этих батальонах насчитывалось порядка 120 танков. Кроме того, для Восточного фронта было выделено три батальона огнеметных танков – 100-й, 101-й и 102-й, всего в них имелось 173 танка, причем последний батальон состоял из тяжелых французских машин B-1bis (24 огнеметных и 6 обычных линейных) – так что, вопреки распространенному мнению, тяжелые танки у немцев на Восточном фронте имелись. У Мюллер-Гиллебранта огнеметные танки тоже упоминаются, но в графе их численности на Восточном фронте стоит скромный вопросительный знак…

Мюллер-Гиллебранд называет и число танков в 17 немецких танковых дивизиях на Восточном фронте (без двух дивизий РГК) – 3266 машин. Но это неправда – здесь учтены только машины танковых полков, без «пионерных» батальонов, в которых танки тоже имелись. Всего в 17 дивизиях имелось 3470 машин, если же прибавить сюда пять упомянутых выше отдельных танковых батальонов мы получим уже 3763 танка.

Еще одним видом бронетанковой техники вермахта являлись штурмовые и самоходные орудия. Штурмовые орудия в вермахте сводились в отдельные дивизионы и батареи, а иногда придавались элитным моторизованным соединениям. Всего к 1 июня 1941 года на Востоке было 357 StuG.III в тринадцати дивизионах (184-м, 185-м, 190-м, 191-м, 192-м,197-м, 203-м, 201 – м, 21 0-м, 226-м, 243-м, 244-м и 245-м) и пяти отдельных батареях, а также в трех батареях штурмовых орудий моторизованных дивизий СС «Рейх» и «Мертвая Голова», лейбштандарта (мотобригады) СС «Адольф Гитлер», мотополка «Великая Германия» и 900-й моторизованной учебной бригады. Как мы видим, указанное число в полтора раза больше, чем следует из Мюллер-Гилебранта.

Что же до самоходных орудий, то они были представлены тяжелым 150-мм пехотным орудием на шасси танка Pz.I и 47-мм противотанковой САУ Panzer-jager.I на том же лафете. К началу войны на Востоке таких имелось 36 первых машин (в шести танковых дивизиях) и 175 «Панцерягеров» пяти противотанковых дивизионах РГК (521-м, 529-м, 616-м, 643-м и 670-м) и двух ротах – в 900-й учебной бригаде и в лейб-штандарте.

Из трофейных машин, помимо 102-го батальона огнеметных танков и 211-го танкового батальона в Финляндии, известно о присутствии на Востоке трех противотанковых дивизионов (559-й, 561-й и 611-й), укомплектованных 47-мм орудиями, смонтированными на базе трофейных французских машин. Всего в них насчитывалось 91 машина – то есть всего 302 САУ трех типов вместо указанных Мюллер-Гиллебрантом «около 250». Что характерно, при этом количество противотанковых дивизионов с «панцерягерами» он указывает верно – восемь. Сюда же можно добавить 15 танков «Сомуа» S-35, находившихся в составе десантных бригад бронепоездов №№ 26–31.

Кроме того, очень мало известно о 37-мм противотанковых САУ, переоборудованных из трофейных французских тягачей-танкеток «Рено» UE (аналог нашей Т-27). В декабре 1940 года было принято решение о переоборудовании 700 таких САУ (из 1200 имевшихся в вермахте), они должны были поступать в противотанковые подразделения пехотных дивизий. Встречаются фотографии этих машин на территории Советского Союза, относящиеся к лету 1941 года – однако более никаких подробностей нет.

Таким образом, в сумме мы имеем достоверную информацию о 4436 танках и САУ, имевшихся в германской армии вторжения. С учетом двух танковых дивизий РГК мы получаем около 4800 танков.

К этому числу стоит добавить танки союзников Германии. Наиболее серьезные танковые войска имелись у Румынии. 1-й танковый полк, находившийся в составе 1-й танковой дивизии, имел на вооружении 126 чешских LT-35 (они же немецкие 35(t), в румынской армии обозначавшиеся как R-2). 2-й танковый полк, действовавший в составе 3-го армейского корпуса 4-й румынской армии, насчитывал 76 французских R-35 – частью купленных, частью доставшихся от поляков в 1939 году. Кроме того, от тех же поляков румынам досталось несколько десятков танкеток TKS. В четырех кавалерийских бригадах имелось 35 чешских легких пулеметных танков R-1 (закупленные у чехов AH-IVR), а в прочих подразделениях (большей частью учебных) – 76 «Рено» FT, в том числе 48 пушечных и 28 пулеметных.

С конца 1930-х годов в Бухаресте по французской лицензии выпускались танкетки «Рено» UE (румынское название «Малакса»), часть таких машин румынам передали немцы после капитуляции Франции. Всего на июнь 1941 года их насчитывалось около 180, все они использовались в качестве тягачей для 37-мм противотанковых пушек. Итого у Румынии имелось порядка 500 единиц бронетехники, из которых 237 танков и до 200 танкеток использовались на фронте.

Финляндия к началу новой войны с СССР имела около 140 танков и танкеток, из которых в войсках (танковый батальон 1-й егерской бригады полковника Лагуса) находилось 118 машин – 2 средних, 74 легких и 42 пулеметных танкетки.

Венгрия, 26 июня объявив войну Советскому Союзу, выставила на фронт ограниченные силы – так называемый «Подвижный корпус», в составе которого имелось 60 легких танков «Толди» и 95 танкеток 37М – итальянские CV 3/35. Небольшую моторизованную группу («группа Пифлусека») направила сюда и Словакия – в конце июня в ней насчитывалось 62 легких танка (45 LT-35, 10 LT-38, 7 LT-40). Можно еще вспомнить Италию, которая послала на Восточный фронт один танковый батальон на легких машинах L6 – 61 штука.

Итого все союзники Германии выставили против СССР около 500 танков и свыше 300 танкеток. В сумме же войска «Оси», сосредоточенные против Советского Союза, к концу июня 1941 года имели порядка 5,5 тысяч танков. Таким образом, «многократное» превосходство советских танковых армад на деле превращается всего лишь в двухкратное!

Чтобы понять, что это значило на практике, необходимо сравнить и другие цифры – общую численность противоборствующих группировок, количество артиллерии, самолетов, автомобильного и гужевого транспорта.

В принципе, большая часть этих данных не является секретом. Дабы не углубляться в долгое сравнение цифр и источников, приведем данные из официальной публикации:

Примечания:

* В том числе в составе финских, румынских и венгерских войск – 900 тыс. человек, 5200 орудий и минометов, 260 танков, 980 боевых самолетов, 15 боевых кораблей основных классов.

** В том числе 12 135 50-мм минометов, 5975 зенитных пушек.

*** Из них 469 танков KB и 832 Т-34.

Приведенные цифры требуют некоторых комментариев. В уже упоминавшемся выше труде Б. Мюллер-Гиллебранта «Сухопутная армия Германии» численность германских войск, выделенных для Восточной кампании, оценивается в 3 300 000 человек (из общей численности вооруженных сил в 7 234 000 человек). 4-й том официального немецкого издания «Третий Рейх во Второй мировой войне» уточняет: кроме сухопутных сил, были выделены 650 000 человек от ВВС и 100 000 от ВМФ – следовательно, всего немецкая армия выставила 4 050 000 человек. Почему-то здесь не учитываются войска СС (по Мюллер-Гиллебранту они насчитывали 150 000 человек), большая часть которых находилась на Восточном фронте.

Румыния, вступившая в войну одновременно с Германией, выставила около 360 000 человек, Финляндия – 340 000, Венгрия и Словакия – по 45 тысяч человек. В сумме получается около 800 тысяч. Финская авиация имела 307 боевых самолетов, практически все они были брошены против СССР У Румынии насчитывалось 620 боевых самолетов, из них на фронт было направлено около 300. Венгрия имела 363 боевых самолета, из которых в первые две недели войны в боевых действиях приняло участие 145 машин. ВВС Словакии насчитывали 120 самолетов, из которых на фронт было направлено около 50. Как мы видим, официальный справочник российского Министерства обороны заметно (на 10 %) завысил численность войск противника – но примерно на столько же занизил количество имеющихся у него танков.

Однако многие современные историки не согласны с приведенной численностью советских войск. М. Мельтюхов, опираясь на данные статистического справочника «Боевой и численный состав Вооруженных сил СССР в годы Великой Отечественной войны», утверждает, что «группировка советских войск на западных границах» была гораздо больше – она составляла 3289 тысяч человек.

В данном случае мы имеем место с прямым подлогом. Выделенная курсивом фраза подразумевает, что учитываются войска, стоящие на границе и принявшие участие в Приграничном сражении. Между тем М. Мельтюхов включает в свои подсчеты не только 153 608 человек в войсках НКВД и 215 878 – в составе ВМФ, но и 201 619 человек, 1763 танка и 2746 орудий и минометов в тех соединениях, что к началу войны перебрасывались на Запад из центральных и восточных округов. Более того, здесь же автор «Упущенного шанса Сталина» волевым усилием сократил немецкую группировку на 488 тысяч человек и 359 танков, которые были выделены для кампании, но не шли в первом эшелоне, находясь в оперативном резерве или в составе РГК. В итоге получаются удивительные цифры: воюющая Германия, заранее готовя нападение, задействовала в нем 49 % своих вооруженных сил, в то время как СССР успел подтянуть к границе 57 % своих вооруженных сил – на конец июля вместе с флотом и войсками НКВД насчитывавших 5 774 211 человек.

Причина такой аберрации проста – приграничные округа (Ленинградский, Прибалтийский, Западный, Киевский и Одесский) простирались далеко вглубь страны, и далеко не все войска в них относились к боевым. Здесь располагались тыловые и транспортные структуры, склады и административные учреждения, учебные и запасные подразделения – словом, все, что в Третьем рейхе проходило по ведомству Армии резерва, «Организации Тодта», внутренних структур сухопутных войск, ВМС и ВВС, и на первом этапе «Барбароссы» никоим образом не задействовалось. Аналогом войск НКВД в Германии была фельджандармерия и подразделения службы безопасности (СД) – но они, как и пограничные войска, в составе «армии вторжения», естественно, отражены не были. Немецкие соединения РГК, даже числившиеся во втором эшелоне, находились в составе ударных группировок и вслед за ними выдвигались на территорию Советского Союза в полной готовности к бою – в то время как перебрасываемые на Запад из внутренних округов части РККА находились еще далеко от границы и даже в сложившейся крайне тяжелой ситуации основная их масса смогла вступить в бой лишь к середине июля – когда Пограничное сражение давно закончилось.

Застрявшие в болоте и брошенные БТ-7. Юго-Западный фронт, июнь 1941 года

Еще более интересная картина выявляется, если мы пытаемся выяснить степень мобильности противостоящих армий – то есть уровень их оснащения транспортными средствами. В этом отношении Мюллер-Гиллеб-рант очень скуп – он лишь вскользь упоминает, что в армии на Востоке имелось около полумиллиона автомобилей. Численность автотранспорта в РККА на 22 июня 1941 года известна хорошо – 272 600 автомобилей и мотоциклов всех типов (см. Приложение к настоящему сборнику). Исходя из распределения войск по округам, вряд ли на Западе их находилось больше половины.

В целом можно констатировать, что в ходе Пограничного сражения, развернувшегося в первые две недели войны и во многом определившего дальнейший ход боевых действий, соотношение сил было следующим. Красная Армия в два раза превосходила противника по танкам – но как минимум в полтора, а то и в два раза уступала ему по численности живой силы. Численность артиллерии сторон была примерно равной, но следует учесть больший уровень моторизации немецкой артиллерии.

Проведем мысленный эксперимент: сократим противостоящие армии до двух пропорционально оснащенных отрядов. При примерно равном количестве артиллерии (8-10 орудий разных калибров) советский отряд численностью в 500 человек будет иметь два танка и один автомобиль, да еще и окажется разбросан на большой территории. Немецкий отряд, уже сосредоточенный для атаки, будет иметь 800 человек, всего один танк, но зато три-четыре автомобиля. Понятно, что исход столкновения будет решен отнюдь не танком, даже если это окажется могучий КВ…

* * *

Однако характеристики танков тоже важны, поэтому попытаемся разобраться и в них. Опять же часто приходится слышать, что против советских Т-34 и КВ немцы не могли выставить ничего, а их Pz.III и Pz.VI по боевым качествам можно сравнить разве что с Т-26 и БТ.

Увы, это далеко не так. Танк Т-26 происходил от британской машины «Виккерс-шеститонный», появившейся в 1926 году. Он был принят на вооружение РККА в 1931 году, в 1933 году получил башню с 45-мм пушкой обр. 1932/34 года (20-К), ведшей свое происхождение от противотанковой пушки 19-К. Эта же пушка, в свою очередь, происходила от немецкой 37-мм противотанковой пушки фирмы «Рейнметалл» – так что советские и немецкие танковые и противотанковые пушки калибра 37 и 45 мм можно считать «двоюродными сестрами»; они имели схожий вес, скорострельность и бронепробиваемость, отличаясь только более высоким фугасным действием 45-мм снаряда.

Этой же 45-мм пушкой вооружались танки БТ-5 и БТ-7, основанные на конструкциях американского инженера Кристи. Оба танка имели 15-мм броню, лишь на БТ-7 ее лобовая часть была увеличена до 20 мм. Однако если «пехотный» Т-26 с его 90-сильным двигателем развивал скорость 35 км/ч по шоссе и 15 км/ч по проселку и имел дальность хода 170 км, то колесно-гусеничный БТ был крейсерской машиной – с двигателем от 365 до 450 л.с. он даже на гусеницах легко мог давать по шоссе 50 км/ч, а по проселку – до 35 км/ч. Увы, на испытаниях 1940 года немецкий Pz.III, обладая формально более слабым двигателем (320 л. с.), обогнал и Т-34, и БТ-7. Стоит упомянуть, что в приказе НКО СССР от 11 декабря 1938 года о боевой и политической подготовке войск на 1939 год рекомендовалось довести среднюю маршевую скорость движения батальонов БТ до 20 км/ч, а остальных машин (то есть Т-26 и Т-28) – до 14 км/ч.

В сентябре 1939 года, во время «Освободительного похода» в Восточную Польшу советским войскам, кроме прочих трофеев, досталось два немецких танка – «двойка» и «тройка». При обстреле Pz.III из советской 45-мм танковой пушки выяснилось, что даже с дистанции в 400 метров и под углом 30° к нормали 32-мм лобовую броню немецкого танка пробивает лишь 40 % бронебойных снарядов, а при большей дистанции или более остром угле попадания они отскакивают либо уходят в рикошет. Специалисты НИИБТ полигона пришли к выводу, что «немецкая цементованная броня толщиной 32 мм равнопрочна 42–44 мм гомогенной броне типа ИЗ».

Таким образом, 45-мм пушки советских танков могли быть опасны лишь для 15-мм брони немецких Pz.I и Pz.II. Даже «чешский» 38 (t), начиная с модификации E уже имел 50-мм лобовую броню, поэтому был неуязвим для «сорокапяток» на дистанциях от полукилометра и более. Зато броня Т-26 и БТ пробивалась всеми немецкими пушками, начиная с 20-мм автомата KwK 30, бронебойный снаряд которого с расстояния в 300 метров «брал» 25 мм. Поэтому для машин БТ главной защитой оставалась скорость и маневренность, а для Т-26 защиты не было вообще – к 1941 году эти машины безнадежно устарели. Спасти их могло лишь экранирование, увеличивавшее вес до 13 тонн и окончательно «съедавшее» и без того не блестящие ходовые характеристики.

Более того, даже новейший Т-34 не мог чувствовать себя надежно защищенным. Подкалиберный снаряд новой немецкой 50-мм противотанковой пушки Pak 38 (в танковом варианте – KwK 38) на расстоянии 500 метров прошивал 78 миллиметров гомогенной брони, обычный бронебойный снаряд – до 50–60 мм. Правда, таких пушек у противника полка было не очень много – по шесть в каждой пехотной дивизии и по 9 – в танковой дивизии. Однако к концу июня немцы успели перевооружить этими пушками большую часть своих Pz.III. По крайней мере, порядка половины подбитых в бою КВ приходится именно на долю 50-мм пушек. А кроме них, имелись еще 105-мм пушки (не путать с гаубицами этого же калибра), и наконец, знаменитые 88-мм зенитки. Последние состояли на вооружении исключительно «Люфтваффе» и придавались полевым войскам лишь в оперативное подчинение. Как ни странно, в плане противотанковой борьбы эта прихоть Геринга оказалась исключительно полезной – «флаки» не распылялись по подразделениям, а подчинялись дивизионному начальству и в любой момент могли быть выброшены на танкоопасное направление. Не стоит забывать, что вся описанная выше артиллерия у немцев была моторизована и поэтому отличалась высокой мобильностью – чем не могла похвастаться артиллерия советская.

* * *

Подытожим сказанное. Немецкие танковые дивизии 1941 года являлись отлаженным инструментом маневренной войны, способным захватить территорию и удерживать ее до подхода моторизованных, а затем и пехотных подразделений. При этом немецкие танковые соединения были способны эффективно бороться с большинством советских танков, используя как танковое, так и противотанковое вооружение. В принципе столкновений с боевыми машинами противника немецкие танкисты стремились избегать: вплоть до 1943 года противотанковая оборона в вермахте возлагалась на пехотные части и истребительно-противотанковые дивизионы. Однако это было вызвано не осознанием немцами уязвимости своих бронированных машин, как принято считать, а всего лишь стремлением более эффективно использовать танки для свойственных им задач в другом месте.

Напротив, советские танковые дивизии могли наносить мощные удары – но даже в случае успешного наступления не имели возможности установить контроль над захваченной территорией и организовать надежную оборону на занятых рубежах без поддержки стрелковых соединений. Танковые дивизии, оснащенные старой бронетехникой (а таких все еще было большинство), были не в состоянии бороться с немецкими машинами Pz.III, Pz.IV и StuG.III, которые составляли около половины бронетехники противника. В то же время даже новейшие советские «тридцатьчетверки» оставались достаточно уязвимыми для немецкой танковой и противотанковой артиллерии. Единственной машиной, качественно превосходящей все немецкие аналоги, оставался КВ. Увы, это была в чистом виде машина прорыва, а не маневренной войны; по технике своего применения КВ слабо вписывался в существовавшую к 1941 году концепцию действий механизированных частей РККА.

Таким образом, затратив огромные силы и средства на создание танковых армад, советское руководство получило громоздкие несбалансированные соединения, мало пригодные к выполнению реальных боевых задач. Современные историки сплошь и рядом повторяют ошибку руководителей Красной Армии конца 1930-х годов – забывая, что царицей полей все-таки является пехота, и никто другой. При наличии соответствующих средств пехота может более или менее успешно бороться с танками – а вот танки совсем не предназначены для уничтожения пехоты! Танками можно и должно совершить успешный маневр и дезорганизовать оборону противника, но задача по уничтожению разгромленного врага все равно ляжет на стрелковые части.

А для подготовки стрелковых частей Красной Армии, придания им должной мобильности ни времени, ни средств уже не хватило. Их и не могло хватить – все-таки Советский Союз позже начал мобилизацию, а в промышленном плане значительно уступал Германии. Но даже в вермахте число подвижных соединений определялось не желанием АБТУ и НКО, а наличием нужного количества автотранспорта. Забыв теоретические разработки конца 20-х годов и не имея должного практического опыта, руководство РККА погналось за химерой и потратило силы не слишком-то могучей советской промышленности на постройку огромного количества танков, игнорировав прочие боевые транспортные средства. Когда же танковый парк 30-х годов устарел, все началось по-новому…

И уж совсем плохо обстояло дело со средствами связи и управления подвижными соединениями и с обученным командным составом для них.

Когда и где в действительности разыгралось крупнейшее танковое сражение Великой Отечественной войны

и как наука, и как социальный инструмент, увы, подвержена слишком большому политическому влиянию. И нередко случается так, что по каким-то причинам - чаще всего идеологическим - одни события превозносятся, тогда как другие предаются забвению или остаются недооцененными. Так, подавляющее большинство наших соотечественников, как выросших во времена СССР, так и в постсоветской России, искренне считают крупнейшим в истории танковым сражением битву под Прохоровкой - составную часть битвы на Курской дуге. Но справедливости ради стоит отметить, что крупнейшее танковое сражение Великой Отечественной войны в действительности произошло на два года раньше и на полтысячи километров западнее. В течение недели в треугольнике между городами Дубно, Луцк и Броды сошлись две танковых армады общей численностью около 4500 бронированных машин.

Контрнаступление на второй день войны

Фактическим началом битвы под Дубно, которую еще называют сражением под Бродами или битвой за Дубно-Луцк-Броды, стало 23 июня 1941 года. Именно в этот день танковые - в то время их по привычке еще называли механизированными - корпуса Красной Армии, дислоцированные в Киевском военном округе, нанесли первые серьезные контрудары по наступающим немецким войскам. На том, чтобы контратаковать немцев, настоял представитель Ставки Верховного главнокомандования Георгий Жуков. Вначале удар по флангам группы армий «Юг» нанесли 4, 15 и 22 механизированные корпуса, стоявшие в первом эшелоне. А следом за ними к операции подключились выдвинувшиеся из второго эшелона 8, 9 и 19 механизированные корпуса.

Стратегически, замысел советского командования был верным: нанести удар по флангам 1-й танковой группы вермахта, входившей в группу армий «Юг» и рвавшейся к Киеву, чтобы окружить и уничтожить ее. К тому же бои первого дня, когда некоторым советским дивизиям - как, например, 87-й дивизии генерала-майора Филиппа Алябушева - удалось остановить превосходящие силы немцев, давал надежду, что этот замысел удастся реализовать.

К тому же у советских войск на этом участке было существенное превосходство в танках. Киевский особый военный округ накануне войны считался самым сильным из советских округов и именно ему в случае нападения отводилась роль исполнителя главного ответного удара. Соответственно, и техника сюда шла в первую очередь и в большом количестве, и обученность личного состава была самой высокой. Так вот, накануне контрудара в войсках округа, уже ставшего к этому времени Юго-Западным фронтом, насчитывалось ни много ни мало 3695 танков. А с немецкой стороны в наступление шли всего около 800 танков и самоходок - то есть в четыре с лишним раза меньше.

На практике неподготовленное, скоропалительное решение о наступательной операции вылилась в самое крупное танковое сражение, в котором советские войска потерпели поражение.

Танки впервые воюют с танками

Когда танковые подразделения 8-го, 9-го и 19-го мехкорпусов добрались до передовой и с марша вступили в бой, это вылилось во встречное танковое сражение - первое в истории Великой Отечественной войны. Хотя концепция войн середины ХХ века не допускала таких боев. Считалось, что танки - инструмент прорыва обороны противника или создания хаоса на его коммуникациях. «Танки не воюют с танками» - так был сформулирован этот принцип, общий для всех армий того времени. Воевать же с танками должна была противотанковая артиллерия - ну, и тщательно окопавшаяся пехота. А сражение под Дубно напрочь сломало все теоретические построения военных. Здесь советские танковые роты и батальоны шли буквально в лоб на немецкие танки. И - проигрывали.

Тому было две причины. Во-первых, немецкие войска намного активнее и разумнее, чем советские, пользовались всеми видами связи, да и координация усилий различных видов и родов войск в вермахте в тот момент вообще была, к сожалению, на голову выше, чем в Красной Армии. В сражении под Дубно-Луцком-Бродами эти факторы привел к тому, что советские танки действовали зачастую без всякой поддержки и наобум. Пехота просто не успевала поддержать танки, помочь им в борьбе с противотанковой артиллерией: стрелковые подразделения двигались на своих двоих и банально не догоняли ушедшие вперед танки. А сами танковые подразделения на уровне выше батальона действовали без общей координации, сами по себе. Нередко получалось так, что один мехкорпус уже рвался на запад, вглубь немецкой обороны, а другой, который мог бы поддержать его, начинал перегруппировку или отход с занятых позиций…

Горящий Т-34 в поле под Дубно. Источник: Bundesarchiv, B 145 Bild-F016221-0015 / CC-BY-SA

Вопреки концепциям и наставлениям

Второй причиной массовой гибели советских танков в битве под Дубно, о которой нужно сказать отдельно, стала их неготовность к танковому бою - следствие тех самых довоенных концепций «танки не воюют с танками». Среди танков советских мехкорпусов, вступивших в битву под Дубно, легких танков сопровождения пехоты и рейдовой войны, созданными в начале-середине 1930-х, было большинство.

Точнее - практически все. По состоянию на 22 июня в пяти советских мехкорпусах - 8-м, 9-м, 15-м, 19-м и 22-м - насчитывалось 2803 танка. Из них средних танков - 171 штука (все - Т-34), тяжелых танков - 217 штук (из них 33 КВ-2 и 136 КВ-1 и 48 Т-35), и 2415 легких танков типа Т-26, Т-27, Т-37, Т-38, БТ-5 и БТ-7, которые можно считать самыми современными. А в составе сражавшегося чуть западнее Бродов 4-го мехкорпуса было еще 892 танка, но современных среди них было ровно половина - 89 КВ-1 и 327 Т-34.

У советских легких танков, в силу специфики возлагаемых на них задач, была противопульная или противоосколочная броня. Легкие танки прекрасный инструмент для глубоких рейдов в тыл противника и действий на его коммуникациях, но легкие танки совершенно не приспособлены для прорыва обороны. Немецкое командование учло сильные и слабые стороны бронетехники и использовало свои танки, которые уступали нашим и качеством, и вооружением, в обороне, сведя на нет все преимущества советской техники.

Сказала свое слово в этом сражении и немецкая полевая артиллерия. И если для Т-34 и КВ она, как правило, была не опасна, то легким танкам приходилось несладко. А против выкаченных на прямую наводку 88-миллиметровых зенитных орудий вермахта оказалась бессильна даже броня новых «тридцатьчетверок». Достойно сопротивлялись им разве что тяжелые КВ и Т-35. Легкие же Т-26 и БТ, как говорилось в отчетах, «в результате попадания зенитных снарядов частично разрушались», а не просто останавливались. А ведь у немцев на этом направлении в противотанковой обороне использовались далеко не только зенитки.

Поражение, которое приблизило победу

И все-таки советские танкисты даже на таких «неподходящих» машинах шли в бой - и зачастую выигрывали его. Да, без прикрытия с воздуха, из-за чего на марше немецкая авиация выбивала почти половину колонн. Да, со слабой броней, которую порой пробивали даже крупнокалиберные пулеметы. Да, без радиосвязи и на свой страх и риск. Но шли.

Шли, и добивались своего. В первые два дня контрнаступления чаша весов колебалась: успехов добивалась то одна сторона, то другая. На четвертый день советским танкистам, несмотря на все осложняющие факторы, удалось добиться успеха, на некоторых участках отбросив врага на 25-35 километров. Под вечер 26 июня советские танкисты даже взяли с боем город Дубно, из которого немцы были вынуждены отойти… на восток!

Подбитый немецкий танк PzKpfw II. Фото: waralbum.ru

И все-таки преимущество вермахта в пехотных частях, без которых в ту войну танкисты могли полноценно действовать разве что в тыловых рейдах, скоро начало сказываться. К концу пятого дня сражения почти все авангардные части советских мехкорпусов были попросту уничтожены. Многие подразделения попали в окружение и были вынуждены сами перейти к обороне по всем фронтам. А танкистам с каждым часом все больше не хватало исправных машин, снарядов, запчастей и топлива. Доходило до того, что им приходилось отступать, оставляя противнику почти неповрежденные танки: не было времени и возможности поставить их на ход и увести с собой.

Сегодня можно встретить мнение, что-де не отдай тогда руководство фронта, вопреки приказу Георгия Жукова, команды перейти от наступления к обороне, Красная Армия, дескать, повернула бы под Дубно немцев вспять. Не повернула бы. Увы, в то лето немецкая армия воевала куда лучше, а ее танковые части имели гораздо больший опыт в активном взаимодействии с другими родами войск. Но свою роль в том, чтобы сорвать выпестованный Гитлером план «Барбаросса», битва под Дубно сыграла. Советский танковый контрудар вынудил командование вермахта ввести в бой резервы, которые предназначались для наступления в направлении Москвы в составе группы армий «Центр». Да и само направление на Киев после этого сражения стало рассматриваться как приоритетное.

А это не укладывалось в давно согласованные немецкие планы, ломало их - и сломало настолько, что темп наступления был катастрофически потерян. И хотя впереди была тяжелая осень и зима 1941-го, свое слово в истории Великой Отечественной войны крупнейшее танковое сражение уже сказало. Это его, сражения под Дубно, эхо через два года гремело на полях под Курском и Орлом - и отзывалось в первых залпах победных салютов…

Это сражение на Западе называют танковая Цусима.У нас же оно известно как танковое сражение под Дубно,Луцком,Броды.
Самое,на тот момент, крупное танковое сражение.В сражении принимало 3300 танков.2500 с нашей стороны и 800 с немецкой.
Сражение проходило с 23 по29 июня 1941 года.Ход битвы.
В результате наступления немецкой группы армий Юг к 23 июня на ровненском направлении между советскими 5 и 6 армиями образовался разрыв шириной в пятьдесят километров.В разрыв немедленно устремились соединения первой танковой группы под командованием генерал-полковника Клейста.Создалась угроза глубокого прорыва немецких войск и охвата ими с севера основных сил Юго-Западного фронта.
С целью ликвидации этой угрозы и ликвидации ударной группировки противника командование Юго-Западного фронта организовало контрудар.Для проведения контрудара были привлечены общевойсковые соединения а также 6 мех.корпусов.
Первыми нанесли удар по флангам вражеской группировки 22,4 и 15 мех.корпус.Затем в сражение были введены 9,19 и 8 мех.корпус,выдвинутые из второго эшелона.
Корпуса вступили в бой после 200,400 километрового марша по частям,не дожидаясь сосредоточения сил и подхода общевойсковых соединений.Еще на марше корпуса понесли большие потери от действий вражеской авиации.Тылы отстали и нормальное обеспечение танков боеприпасам и гсм налажено не было.Ввиду полного превосходства авиации противника авиаразведка осутсвовала.Мех.корпуса воевали фактически в слепую.Что пагубно сказывалось при встречном бое.
26 июня 9 и 19мех.корпус из района Луцка,Ровно,а 8 и 15мех. корпус из района Броды нанесли удар по флангам танковой группировки противника,прорвавшейся к тому времени к Луцку и Дубно.19 корпусу удалось отбросить 11 танковую дивизию противника на 25 километров на Юго-Запад.Однако из за большого превосходства противника в силах и слабого взаимодействия между собой 9 и 19 мех.корпуса были вынуждены к концу 27 июня отойти к Ровно.Танковые бои продолжались здесь до 29 июня.
Более удачными были действия южной ударной группировки наших войск.Особенно отличился 8 мех.корпус.26 июня он подвинулся на 10-20 км,разбив немецкие соединения в районе северней Броды.В связи обострившейся обстоновкой в районе Дубно 27 июня 8 мех.корпусу была поставлена новая задача.Нанести удар из района Берестечко в направлении Дубно.
Разгромив части 16 танковой дивизии противника корпус подвинулся на 30-35 км,вошел в Дубно.Тем самым оказавшись в тылу у 3 моторизованного корпуса противника.На этом наступательные способности корпуса кончились.Немцы ввели в сражение на ровненском направлении 7 свежих дивизии.
Контрудар советских мех.корпусов нанес ощутимые потери немецким войскам.Сорвал план быстрого захвата Киева.Снял угрозу окружения главных сил Юго-Западного фронта.

Традиционно самым масштабным танковым сражением принято считать бой под Прохоровкой летом 1943-го. Но, на самом деле, крупнейшая в мире танковая битва произошла двумя годами ранее: в июне 1941-го в районе Броды-Дубно-Луцк. Если сравнить цифры, то Прохоровка явно уступает Западноукраинской танковой битве.

Сражение под Прохоровкой произошло 12 июля 1943 года. По официальным советским данным, в нем с обеих сторон сошлось 1,5 тысячи танков и САУ: 800 советских против 700 немецко-фашистских. Немцы потеряли 350 единиц бронетехники, наши — 300. Якобы после этой этого и наступил перелом в битве на Курской дуге.

Однако этот официоз ставили под сомнение даже многие советские исследователи. Ведь такой подсчет содержит явное передергивание. Действительно, в 5-й Гвардейской танковой армии генерала Павла Ротмистрова, которая в этот день контратаковала наступающие немецкие войска, было порядка 950 танков. Но что касается немцев, то примерно 700 танков и САУ было во всей немецкой группировке на южном фланге Курской дуги. А под Прохоровкой был только 2-й танковый корпус СС генерала ваффен-СС Пауля Хауссера — около 310 боевых машин.

Поэтому по уточненным советским же данным под Прохоровкой сошлось 1200 танков и САУ: чуть менее 800 советских против чуть более 400 немецких (потери при этом не уточнялись). При этом ни одна из сторон не достигла поставленной цели, но немецкое наступление объективно теряло темпы.

По совсем уж уточненным данным, в танковом сражении 12 июля под Прохоровкой участвовало 311 немецких танков и САУ против 597 советских (часть машин 5 ГвТА вышла их строя после 300-километрового марша). Эсэсовцы в этот день потеряли около 70 (22%), а гвардейцы — 343 (57%) единиц бронетехники. При этом свои безвозвратные потери во 2 ТК СС оценили всего в 5 машин! У немцев, что признавали даже советские военачальники, была лучше налажены эвакуация и ремонт техники. Из подбитых под Прохоровкой советских машин подлежали восстановлению 146.

Согласно российскому историку Валерию Замулину (заместитель по науке директора Государственного военно-исторического музея-заповедника “Прохоровское поле”), по решению Верховного Главнокомандующего была создана комиссия для расследования причин больших потерь, понесенных 5-й ГвТА под Прохоровкой. В отчете комиссии боевые действия советских войск 12 июля под Прохоровкой названы «образцом неудачно проведенной операции». Генерала Ротмистрова собирались было отдать под трибунал, но к тому времени общая обстановка на фронте изменилась — и все обошлось. Кстати, на исход битвы на Курской дуге большое влияние имела высадка англо-американский войск в Сицилии, после которой штаб 2 ТК СС и дивизия «Лейбшатнадрт» были отправлены в Италию.

А теперь вернемся на два года назад на Западную Украину — и сравним

Если сражение под Прохоровкой длилось всего один день, то Западноукраинское танковое сражение (определить его по какому-то одному региону — Волыни или Галичине — не говоря уже об одном населенном пункте, затруднительно), продолжалось неделю: с 23 по 30 июня 1941-го. В нем приняло участие пять мехкорпусов РККА (2803 танков) Юго-Западного фронта против четырех немецких танковых дивизий (585 танков) вермахта группы армий «Юг», объединенных в Первую танковую группу. Впоследствии в бой вступили еще одна танковая дивизия РККА (325) и одна танковая дивизия вермахта (143). Таким образом, в гигантском встречном танковом бою сошлись 3128 советских и 728 немецких танков (+ 71 немецкое штурмовое орудие). Таким образом, общее количество танков и САУ, участвовавших в Западноукраинском сражении — почти четыре тысячи!

Вечером 22 июня войска Юго-Западного фронта (самого мощной группировки советских войск на западной границе СССР) получили приказ «мощными концентрическими ударами механизированных корпусов, всей авиацией Юго-Западного фронта и других войск 5 и 6 армий окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении Владимир-Волынский, Дубно. К исходу 24 июня овладеть районом Люблин».

Учитывая соотношение сил (прежде всего, в танках, а также в артиллерии и в авиации), контрнаступление имело очень большие шансы на успех. Координировать действия Юго-Западного фронта прибыл лично начальник генштаба РККА генерал армии Георгий Жуков.

Для реализации задачи командование Юго-Западного фронта решило создать две ударные группировки: в каждой по три механизированных и одному стрелковому корпусу. Однако прорыв немецкой танковой группы заставил командующего фронтом генерала Михаила Кирпоноса отказаться от этого плана и отдать приказ перейти в контрнаступление, не дожидаясь концентрации всех сил. Танковые соединения вступали в бой разрозненно и без взаимной координации. В дальнейшем, приказы несколько раз менялись, из-за чего некоторые части совершали многокилометровые маршброски под ударами авиации противника.

Некоторые части в контрударе участия так и не приняли. Часть сил была отряжена прикрывать Ковель с брестского направления, откуда якобы также наступали немецкие танки. Но, как впоследствии стало ясно, разведка доложила совершенно не точно.

27 июня ударная группа 8 мехкорпуса под командованием бригадного комиссара Николая Попеля успешно контратаковал немцев в районе Дубно, нанеся противнику серьезные потери. Однако тут советские танкисты остановились и, в ожидании подкреплений, простояли два дня! За это время группа не дождалась поддержки и, в итоге, была окружена.

Интересно, что немецкие танковые и моторизованные дивизии, не смотря на советские танковые контратаки, продолжали наступление, как бы «убегая вперед». Во многом, тяжесть борьбы с танками РККА легла на пехоту вермахта. Однако и встречных танковых боев тоже хватало.

29 июля был санкционирован отход мехкорпусов, а 30 июня — общее отступление. Штаб фронта покинул Тернополь и переместился в Проскуров. К этому времени мехкорпуса ЮЗФ были практически уничтожены. В 22-м осталось около 10% танков, в 8-м и 15-м — около 15 %, в 9-м и 19-м — около 30%.

Член военного совета ЮЗФ корпусной комиссар Николай Вашугин, поначалу активно организовывавший контратаки, 28 июня застрелился. Остальные члены Военного совета предложили отступить за линию старой советско-польской границы (существовавшей до сентября 1939-го). Однако немецкие танки прорвали линию укрепрайонов на старой границе и вышли в тыл советским войскам. Уже 10 июля немецкие войска взяли Житомир…

Нельзя сказать, что в тех советские войска показали в тех боях полную несостоятельность. Именно тогда немцы впервые заговорили о превосходстве Т-34 и КВ, против которых были бессильны немецкие противотанковые пушки (их брали только 88-мм зенитки)…

Однако в итоге, разгром был полным. К 30 июня участвовавшие в контрнаступлении войска ЮЗФ потеряли 2648 танков — около 85 %. Что касается немцев, то Первая танковая группа за этот период потеряла порядка 260 машин (по большей части это не были безвозвратные потери).

Всего, Юго-Западный и Южный фронта за первые 15 суток войны потеряли 4381 танк (по данным сборника «Россия и СССР в войнах ХХ века: Потери вооруженных сил») из имевшихся 5826.

Потери Первой танковой группы к 4 сентября составили 408 машин (из них 186 — безвозвратные). Чуть больше половины. Однако, с оставшимся 391 танком и штурмовым орудием Клейст сумел к 15 сентября соединиться с Гудерианом и сомкнуть кольцо окружения вокруг Юго-Западного фронта.

Одна из главных причин поражения кроется в небывало больших небоевых потерях РККА. Например, небоевые потери в танках (оставленных из-за недостатка горюче-смазочных материалов, поломок, упавших с моста, завязших в болоте и т.п.) в разных дивизиях составили порядка 40-80%. Причем, это нельзя списать исключительно на плохое состояние якобы устаревших советских танков. Ведь новейшие КВ и Т-34 выходили из строя так же, как и относительно старые БТ и Т-26. Ни до, ни после лета 1941-го советские танковые войска не знали таких небоевых потерь.

Учитывая, что количество пропавших без вести и отставших на марше бойцов тоже заметно превышало количество убитых раненых, то можно говорить о том, что красноармейцы порою просто разбегались, бросая технику.

Стоит взглянуть на причины поражения под углом сталинского постулата «кадры решают все». В частности, сравнить биографии командующего группой армий «Юг» фельдмаршала Герд фон Рунштедта и командующего Юго-Западным фронтом генерал-полковника Михаила Кирпоноса.

66-летний Рунштедт еще в 1907 году окончил Военную академию и стал офицером генштаба. В Первую мировую он был начальником штаба корпуса, в 1939-м командовал группой армий во время войны против Польши, в 1940-м — группой армий в войне против Франции. За успешные действия в 1940 г. (это его войска прорвали фронт и окружили союзников у Дюнкерка) получил звание фельдмаршала.

49-летний Михаил Кирпонос начинал лесником. В Первую мировую был фельдшером, в гражданскую — некоторое время командовал полком, затем занимал различные должности (от комиссара до начальника хозкоманды) в Киевской школе червоных старшин. В 1920-е окончил Военную академию им. Фрунзе, затем три года был начальником штаба дивизии и четыре года — начальником Казанского пехотного училища. Во время Финской войны был комдивом и отличился в боях за Выборг. В итоге, перескочив через несколько ступенек карьерной лестницы, он в феврале 1941-го — возглавил Киевский особый военный округ (самый большой в СССР), который и был преобразован в Юго-Западный фронт.

Советские танковые войска уступали панцерваффе в подготовке. Советские танкисты имели практику вождения 2-5 часов, тогда как немецкие — порядка 50 часов.

Что касается подготовки командиров, то немцы отметили крайне неумелое проведение советских танковых атак. Вот как писал о боях 1941-1942 гг. немецкий генерал Фридрих фон Меллентин, автор исследования «Танковые сражения 1939-1945 гг.: Боевое применение танков во второй мировой войне»:

«Плотными массами танки сосредотачивались перед фронтом немецкой обороны, в их движении чувствовалась неуверенность и отсутствие всякого плана. Они мешали друг дугу, наталкивались на наши противотанковые орудия, а в случае прорыва наших позиций прекращали движение и останавливались, вместо того, чтобы развивать успех. В эти дни отдельные немецкие противотанковые пушки и 88-мм орудия действовали наиболее эффективно: иногда одно орудие выводило из строя свыше 30 танков за час. Нам казалось, что русские создали инструмент, которым они никогда не научатся владеть».

Вообще, неудачной оказалась сама структура мехкорпусов РККА, которые уже в середине июля 1941-го были расформированы на менее громоздкие формирования.

Стоит также отметить факторы, на которые нельзя списывать поражение. Прежде всего, его нельзя объяснить превосходством немецких танков над советскими. О том, что в начале войны советские якобы устаревшие танки, в целом, не уступали немецким, а новые КВ и Т-34 превосходили танки противника, написано уже достаточно много. Никак нельзя объяснить советское поражение и тем, что во главе Красной армии стояли «отсталые» командиры-кавалеристы. Ведь немецкой Первой танковой группой командовал генерал кавалерии Эвальд фон Клейст.

Наконец, несколько слов о том, почему Броды-Дубно-Луцк уступили первенство Прохоровке.

Вообще-то, о Западноукраинской танковом сражении говорили и в советский период. Некоторые ее участники даже написали мемуары (особо следует выделить воспоминания Николая Попеля — «В тяжкую пору»). Однако, в целом, упоминали о ней вскользь, несколькими строчками: дескать, были контратаки, не имевшие успеха. О количестве советских таков ничего не говорилось, но зато акцентировалось на том, что они были устаревшими.

Такую трактовку можно объяснить двумя основными причинами. Прежде всего, согласно советскому мифу о причинах поражения в начальный период войны немцы, обладали превосходством в технике. Для убедительности, в советской истории о начальном периоде ВОВ сопоставляли количество всех немецких танков (и их союзников) с количеством только средних и тяжелых советских. Было принято считать, что красноармейцы останавливали немецкие танковые полчища лишь связками гранат, а то и бутылками с горючей смесью. Поэтому места для крупнейшего танкового сражения в 1941-ом в официальной советской истории ВОВ просто не было.

Еще одна причина умалчивания величайшей танковой битвы в том, что ее организовывал будущий маршал победы, а на тот момент начальник генштаба РККА Георгий Жуков. Ведь у маршала победы не было поражений! В этой же связи советская история ВОВ замалчивала операцию «Марс» — окончившееся провалом крупномасштабное наступление в конце 1942 г. на удерживаемый немцами Ржевский выступ. Действиями двух фронтов здесь руководил Жуков. Чтобы не пострадал его авторитет, эту битву свели к локальной Ржевско-сычевской операции, а о больших потерях знали по стихотворению Александра Твардовского “Я убит подо Ржевом”.

Апологеты маршала победы даже из катастрофы Юго-Западного фронта «лепили конфетку». Дескать, уже в первые дни вражеского вторжения Жуков организовал на Юго-Западном фронте контрудар силами нескольких механизированных корпусов. В результате операции план гитлеровского командования с ходу прорваться к Киеву и выйти на левобережье Днепра был сорван. Тогда неприятель понес немалые потери в боевой технике, что заметно снизило его наступательные, маневренные возможности.

При этом о первоначальной цели наступления (овладеть районом Люблина) говорили, что приказ отдали нереальный, основанный на переоценке своих войск и недооценке противника. А о загубленной танковой армаде предпочитали не говорить, лишь вскользь упоминая, что танки были устаревшими.

В общем, неудивительно, что танковое первенство отдали Прохоровке.

Дмитро Шурхало, для «ОРД»

Если собрать за круглым столом Военных историков из разных стран и задать им вопрос о том, какое танковое сражение было величайшим в мире, то ответы буду разными... Историк Советской школы, конечно, назовет КУРСКУЮ ДУГУ , там количество танков и САУ по усредненным данным составляло со стороны РККА - 3444 , со стороны Вермахта - 2733 боевых машин. (Хотя цифры у разных исследователей даются с таким разбросом, что даже усреднять вельми не просто, можно только упомянуть, что даже в наших источниках, наши потери в танках разнятся на 100% ).

Израильтянин скажет, что это была Война Судного дня в октябре 1973 года. Тогда на Северном фронте 1200 Сирийских танков атаковали 180 Израильских, и потеряли при этом 800 . А на Южном фронте 500 Египетских вели бой против 240 танков ЦАХАЛ. (Египтянам повезло больше чем Сирийцам, они потеряли всего 200 танков). Потом подоспели сотни Иракских машин (по некоторым данным - до 1500 ) и все завертелось на полную катушку. Всего за время этого конфликта Израильтяне потеряли 810 единиц бронетехники, а Египет, Сирия, Иордания, Ирак, Алжир и Куба - 1775 машин. Но, как я уже говорил выше, данные в разных источниках весьма разнятся.

Ну, а в реале такое сражение было 23-27 июня 1941 года - в районе Дубно, Луцка и Ровно произошла крупнейшая танковая битва в истории Войн. В этом бою шесть Советских механизированных корпусов столкнулись с Германской танковой группой.

Это, действительно, было крупнейшее в мировой истории танковое сражение , длившееся неделю. Больше четырех тысяч танков смешались в огненном вихре... На участке Броды-Ровно-Луцк столкнулись советские 8-й, 9-й, 15-й, 19-й, 22-й и 4-й мехкорпуса и немецкие 11-я, 13-я, 14-я, 16-я и 9-я танковые дивизии.

По усредненным данным из разных источников, соотношение сил было следующим...

РККА:

8-й, 9-й, 15-й, 19-й, 22-й корпуса имели в своем составе 33 КВ-2, 136 КВ-1, 48 Т-35, 171 Т-34, 2.415 Т-26, ОТ-26, Т-27, Т-36, Т-37, БТ-5, БТ-7. Всего - 2.803 боевых машины. [Военно-исторический журнал, N11, 1993]. Западнее Бродов их фланг прикрывал 4-й мехкорпус, который был самым мощным из тогдашних мехкорпусов Красной Армии и всего Мира. В нем было - 892 танка, из них 89 КВ-1 и 327 Т-34. 24 июня 8-я танковая дивизия (325 танков, в том числе 50 КВ и 140 Т-34 - на 22 июня) из его состава была переподчинена 15-му мехкорпусу.

ИТОГО: 3.695 танков

ВЕРМАХТ:

В 4х немецких танковых дивизиях, составляющих костяк танковой группы Вермахта, было 80 Pz-IV, 195 Pz-III (50mm), 89 Pz-III (37mm), 179 Pz-II, 42 BefPz.(командирские), а 28 июня в бой вступила 9-я немецкая танковая дивизия, это еще - 20 Pz-IV, 60 Pz-III (50mm), 11 Pz-III (37mm), 32 Pz-II, 8 Pz-I, 12 Bef-Pz).

ИТОГО: 628 танков

Кстати, советские танки в основном были или не хуже немецких, или превосходили их бронёй и калибром. В прочем, посмотрите ниже сравнительную таблицу. Цифры даны по калибру пушек и лобовому бронированию.

Предваряло эту битву назначение 23 июня 1941 г ., Георгия Жукова , членом Ставки Верховного Главнокомандования. Именно будучи представителем Ставки на Юго-Западном фронте, генерал армии Г. К. Жуков организовал данный контрудар. Причем его положение было весьма удобным. С одной стороны он был представитель Ставки и мог отдать любой приказ, а с другой - за все отвечали М. П. Кирпонос, И. Н. Музыченко и М. И. Потапов.

Противостояли нашим генералам опытные волки войны Герд фон Рундштедт и Эвальд фон Клейст . Первыми нанесли удары по флангам вражеской группировки 22-й, 4-й и 15-й мехкорпуса. Затем были введены в сражение 9-й, 19-й и 8-й мехкорпуса, выдвинутые из 2-го эшелона фронта. 9-м мехкорпусом командовал кстати будущий маршал К.К. Рокоссовский, год назад вышедший из тюрьмы. Он сразу проявил себя знающим и инициативным командиром. Когда он понял, что находящаяся в его подчинении моторизованная дивизия может следовать только... пехом, Рокоссовский, на свой страх и риск забрал из окружного резерва в Шепетовке все машины, а их было почти две сотни, посадил на них пехоту и как мотопехоту двинул их впереди корпуса. Подход его частей к району Луцка спас обострившееся там положение. Они остановили прорвавшиеся туда танки противника.

Танкисты дрались как герои, не жалея ни сил, ни жизни, но плохая организация Высшего командования сводила все "на нет". Части и соединения вступали в бой после 300-400-км марша по частям, не имея возможности дождаться полного сосредоточения сил и подхода общевойсковых соединений поддержки. Техника на марше выходила из строя, и не было нормальной связи. А приказы из штаба фронта гнали их вперед. И все время над ними висела немецкая авиация. Тут, сказывались последствия глупости или предательства ответственных за авиацию на данном ТВД. Перед самой войной большинство прифронтовых аэродромов стали модернизировать, и многочисленную авиацию собрали на нескольких оставшимися годных площадках, причем был приказ поставить самолеты крылом к крылу будто бы для лучшей охраны от диверсантов. На рассвете 22 июня 1941 года такая картина маслом "Юнкерсам" очень понравилась, а наша авиация сильно уменьшилась в количестве.

А диверсантам из полка "Бранденбург" эти меры, кстати, нисколько не помешали. Ну, а фронтовое ПВО было тогда в РККА вообще в зачаточном состоянии. Так что еще до вступления в бой с наземными частями немцев наши танки несли большие потери от авиа налетов. Сколько из 7500 наших самолетов погибли не взлетев, до сих пор является тайной, покрытой мраком. А немецкая ПВО как раз применялась весьма грамотно, хотя не совсем стандартно. Фон Рундштедт и Фон Клейст помнили, как Гудериан придумал выводить в боевые порядки FlaK 88. Хотя броня русских монстров КВ были гораздо толще французских коробок, но зенитки (пусть хоть и не с километра как Рено) вполне смогли остановить русские танки, хотя подбить КВ с первого снаряда не удавалось практически никому.

26 июня 9-й и 19-й мехкорпуса из р-на Луцка, Ровно, а 8-й и 15-й из р-на Броды нанесли удары по флангам немецкой группировки, прорвавшейся к Луцку и Дубно. Соединения 19-го мехкорпуса отбросили 11-й панцердивизион фашистов на 25 км. Однако в результате слабого взаимодействия между собой 9-й и 19-й мехкорпуса и медленной реакции на быстро меняющуюся боевую ситуацию штаба фронта, наши наступающие танки были вынуждены к концу 27 июня остановиться и отойти к Ровно, где танковые бои продолжались до 29 июня. Более успешными были действия 8-го мехкорпуса: 26 июня он, разбив вражеские войска севернее Броды, продвинулся вперед на 20 км. Но тут проснулся Штаб, и в связи с обострившейся обстановкой возле Дубно, 27 июня 8-му мехкорпусу была поставлена новая задача - нанести удар от Берестечко в направлении на Дубно. И тут Советские танкисты повели себя как герои, на голову разгромив части 16-ой панцердивизии, корпус с боями прошел 40 км, освободил Дубно и вышел в тыл 3-го германского моторизованного корпуса. Но командование не смогло обеспечить корпус горючим и боеприпасами, и на этом их наступательные возможности были исчерпаны. К этому времени немецкое командование ввело в сражение на Ровенском направлении дополнительно 7 дивизий.

А под Острогом части 5-го мехкорпуса и 37-го стрелкового корпуса получили приказ остановить продвижение 11-й немецкой танковой дивизии. Но и немцы бросили на левый фланг советской обороны (в районе Львова) 9-ю панцердивизию. Учитывая полное превосходство Люфтваффе в воздухе, данный маневр фатально разрушил левый фланг обороны советских частей. И самое трагичное то, что к этому времени у советских танков почти не осталось боеприпасов и горючего.

27 июня сводный отряд из 34-й танковой дивизии под командованием бригадного комиссара Н. К. Попеля к вечеру ударил по Дубно, захватил тыловые запасы 11-й танковой дивизии и несколько десятков неповрежденных немецких танков, но 8й мехкорпус не смог придти на помощь и закрепить успех. Отряд Попеля остался отрезанным в глубоком тылу противника, сначала танкисты заняли круговую оборону в районе Дубно и держались до 2 июля, а когда кончились снаряды, уничтожив оставшуюся технику, отряд начал пробиваться из окружения. Пройдя по тылам более 200 км, группа Попеля вышла к своим. Николай Поппель, кстати, прошел всю войну и ушел в отставку в чине генерал-лейтенанта танковых войск.

Трудности же всей советской группировки переросли в катастрофу. Утром 29 июня 13-я панцердивизия продвигалась на восток от Ровно, в то время как советские войска отходили севернее и южнее города, параллельно движению немцев. Советские танки все чаще оставались без топлива, и немецкая пехота уничтожала остатки 12-й и 34-й танковых дивизий. 30-го июня 9-я панцердивизия атаковала остатки 3-й кавалерийской дивизии. Затем она отрезала 8-ю и 10-ю танковые дивизии, завершив их окружение. К этому времени командующий 6-й советской армией приказал всем своим частям отходить на позиции восточнее Львова. А немцы в это время собирали южнее Луцка части 13-й и 14-й панцердивизий, чтобы создать кулак для удара в направлении Житомира и Бердичева.

К 1 июля советские мехкорпуса Юго-Западного фронта были практически уничтожены. В 22-м осталось около 10% танков, в 8-м и 15-м - 15%, в 9-м и 19-м - около 30%. В несколько лучшем положении оказался 4-й мехкорпус под командованием генерала А.А.Власова (того самого) - он сумел отойти с примерно 40% танков.

Прав был Бертольд Брехт, говоря, что хорошие солдаты нужны только плохим генералам, чтобы своей кровью исправлять их ошибки. Общие потери в танках за эти дни составили у РККА порядка 2500 машин. Сюда включены и боевые, и не боевые потери. Причем все танки - и подбитые, и заглохшие, и сожженные - достались немцам. А всего за Великую Отечественную Войну из 131700 танков и САУ, БТВ РККА потеряли 96500 боевых единиц. Немцы, соответственно, из 49500 единиц БТ потеряли 45000 боевых единиц, 75 % из них - на Восточном фронте. Цифры, естественно, взяты из разных источников и точны с учетом дельты до 15%.

Главное это то, что наши танкисты не напрасно горели в танках и проливали свою кровь. Они задержали продвижение немцев минимум на неделю, именно этой недели немцам потом постоянно не хватало.

Штаб Юго-Западного фронта не смог должным образом организовать управление и снабжение самой мощной на тот момент танковой группировки в Мире, и именно в этом причина неудачи этой операции. А вдохновитель и руководитель контрнаступления Генерал армии Г.К. Жуков, после того как танковые корпуса завязли, и стало понятно, что контрнаступление не удается, отбыл в Москву.

Член Военного совета Юго-Западного фронта корпусной комиссар Н.Н.Вашугин по завершении сражения застрелился. Он не он готовил, не планировал и не проводил это сражение, он не нес прямой вины за неудачу, но совесть не позволила ему поступить иначе. После Крымского позора товарищ Мехлис не застрелился, а свалил все на Козлова и Толбухина. После кроваво-неудачного штурма Грозного, где погибли тысячи мальчишек, Паша Мерседес не потянулся за табельным пистолетом. Да... Совесть - это штучный товар.

А нашим Героям Вечная Слава и Вечная память. Войны выигрывают Солдаты.

А теперь прошу прощения за страшные фото, у самого болело сердце, когда их смотрел, но это Правда Истории. И пусть критики, не говорят мне о том, что я сглаживаю острые и неудачные моменты Военной Истории. Правда, уверен, что теперь они же обвинят меня в восхвалении Вермахта.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Попель, Николай Кириллович

Военный комиссар 11-й механизированной (танковой) бригады с 1938 года. Участвовал в Советско-финской войне 1939 года. До 3 июня 1940 года военный комиссар 1-го Ленинградского артиллерийского училища. В начале Великой Отечественной войны бригадный комиссар, замполит 8-го механизированного корпуса. Возглавил подвижную группу 8-го мк в боях за Дубно. Вёл бой в окружении под Дубно, вышел из окружения с частью своих войск.

С 25 августа 1941 года по 8 декабря 1941 года член военного совета 38-й армии. С сентября 1942 года военный комиссар 3-го механизированного корпуса. С 30 января 1943 года до конца войны член военного совета 1-й танковой армии (преобразованной в 1-й гвардейскую танковую армию). После войны написал мемуары. Записью и обработкой воспоминаний генерал-лейтенанта танковых войск Николая Попеля занимался литературный критик Э. В. Кардин. Эти воспоминания выросли в итоге в две книги: "В тяжкую пору" и "Танки повернули на запад" , увидевшие свет, соответственно, в 1959 и 1960 годах.

88-мм зенитная пушка FlaK-18/36/37/41

Из всех артиллерийских систем второй мировой войны наибольшую известность получила, пожалуй, немецкая зенитная пушка Flak 36/37 калибра 88 мм. Однако наибольшую известность эта пушка получила как противотанковое средство. Проект полуавтоматической зенитной пушки калибра 88 мм с высокой начальной скоростью снаряда был разработан на заводах Круппа в 1928 году. С целью преодоления ограничений Версальского договора все работы по изготовлению образцов велись на шведских заводах Бофорса, с которыми у Круппа были заключены двусторонние соглашения. В серию пушка была запущена уже на заводах Круппа в 1933 году, после прихода к власти Гитлера Германия открыто плюнула на Версальский договор.

Прототипом Flak 36 была зенитная пушка Flak 18 такого же калибра, разработанная еще в первую мировою войну и устанавливаемая на четырехколесной буксируемой платформе. Первоначально она проектировалась исключительно как зенитное орудие. Однако обстоятельства сложились так, что несколько орудий Flak 18, направленных в Испанию в составе легиона "Кондор" , немцам пришлось применить для защиты собственных позиций от наступающих танков республиканцев. Этот опыт был впоследствии учтен при модернизации новой пушки, которая выпускалась в двух вариантах Flak 36 и Flak 37. Важным достоинством пушек являлось наличие механизма автоматического выбрасывания стреляных гильз, что позволяло подготовленному персоналу обеспечивать темп стрельбы до 20 выстрелов в минуту. Но чтобы раз в три секунды загружать орудие 15-килограммовым снарядом на каждое орудие необходимо было по 11 человек из которых четверо или пятеро занимались исключительно подачей снарядов. Сколачивание такого большого коллектива в полевых условиях было делом далеко не простым, а получение должности и рукавиц заряжающего - того кто вкладывал снаряд в замок пушки, было высокой честью и доказательством квалификации.

Основные тактико-технические данные:

Масса орудия - 7 тонн, Калибр - 88 мм, Масса снаряда - 9.5 кг,

Дальнобойность назем. - 14500 м,/Дальнобойность возд. - 10700 м

Нач. скорость полета снаряда - 820 м/с, Скорострельность - 15-20 выстрелов в мин.